И путать хорошие вещи с плохими,
И память моя будет делать круги
Туда, где табличка: “Сюда не моги!”
* *
*
Взошла в зенит моя печаль,
И не было её огромней.
И целый мир не понимал
Пошто оно реве
А день сменялся тем же днём,
Всё та же ночь глаза смежала —
Часы стояли на своём,
И время им не возражало.
* *
*
Там, где у Сфинкса кончаются лапки —
Там начинается всё остальное,
Там иудейки, они же арабки,
Прутся от шмотки с кровавым подбоем,
Там начинается всё, что я помню:
Снег почерневший лежит и не тает,
Чудище обло, озорно, огромно —
Сволочь стозевная — лает и лает...
Там начинаются эти могилы,
Эти родильныенахердома,
Где не проходят потуги вполсилы,
И акушерка орёт, чтоб — “сама”...
Крестная сила, клыкастые бабки,
Вечная карма и грехЪ, что на “ять”...
Там, где у Сфинкса кончаются лапки,
Лучше не нужно подолгу стоять.
Полтора кролика
СЕРГЕЙ НОСОВ
*
ПОЛТОРА КРОЛИКА
ХОРОШАЯ ВЕЩЬ
— Это надолго, — сказал Петя. — Э, да у них еще и светофор не работает.
— Ладно. — Лев Лаврентьевич застегнул верхнюю пуговицу на пальто. — Я пешком быстрее дойду. Здесь недалеко.
— Как хотите.
Не очень хотел. Было слякотно снаружи, мокро, грязно. Тяжелые ошметки падали на лобовое стекло, уж точно не снежные хлопья. Лев Лаврентьевич вновь расстегнул пуговицу, в машине тепло было, не выходил. Сегодня ему заплатили за статью, напечатанную еще весной в “Трудах конференции”, — он уже не мечтал получить гонорар. Ехал бы на метро в родной спальный район, да вот не смог пренебречь предложением соавтора: аспирант Петя на своем “форде” отправлялся к Торговому центру. Настроение у Льва Лаврентьевича, несмотря на денежное вознаграждение, было прескверное. По правде говоря, жена его недостойна подарка — два дня они в ссоре. Мириться он сегодня все равно не намерен, а стало быть, покупать подарок сегодня как-то нечестно — во всяком случае, по отношению к самому себе. Тем более что есть время еще. Еще три дня до Нового года…
— Вам сколько, Петя? Двадцать пять?
— Двадцать четыре.
— Ну, до тридцати можете смело не жениться. Это как минимум до тридцати.