Новый Мир ( № 1 2009)

Тогда эта смерть вызвала одно-единственное чувство — злобное раздражение. Дурак, дурак, зачем ты это сделал? Зачем? Даже несмотря на отсутствие войны, инстинкт жизни к тому моменту уже проснулся, и мы не могли понять этого, не могли простить, потому что это было предательством: предательством по отношению к нам, слегка уже отупевшим, но все же колупающимся в этой ледяной жиже, все же ищущим тепло, сухость и жрачку. Предательством по отношению к тем, кто погиб до нас. И предательством по отношению к тем, кто еще погибнет, — они могли жить, они хотели жить, но у них не оказалось такой возможности, а у тебя такая возможность была, но ты, дурак, застрелился!

Впрочем, злоба была все же смешана с жалостью. Тогда его еще было жалко. Да, еще было. Потом это чувство ушло, и смерти наших — даже случайные и нелепые — вызывали уже только ярость.

Смерти же чужих не вызывали вообще ничего.

Но эта первая смерть принесла нам понимание ценности жизни. Хрена лысого, я все вытерплю, все смогу, но сам не застрелюсь ни за что. Все мы переменились тем утром. Незначительно, чуть-чуть, почти незаметно, но уже необратимо. Утром дня, ставшего для нас вторым на войне.

Хотя потом, временами, я все же думал, что, может, он был и прав. Наверное, ему суждено было не вернуться. Тогда зачем мучиться лишние дни?

Но мысль эта была чисто логической. Из области математики, а не жизни.

Чехи то ли ушли, то ли их добили, но стрельбы больше не было. Странно, однако ночью эта близкая канонада меня совсем не беспокоила, хотя привычки к ней быть еще не могло. Мы могли выдвигаться, но погибший задержал отправление колонны на какое-то время. Этого хватило, как раз чтобы успеть накипятить чаю в котлах.

Сели пожрать сухарей. И тогда кто-то вытащил розовые пряники. Те самые, из-под Горагорска. Как из прошлого тысячелетия.

Какими длинными, оказывается, могут быть сутки.

Хотя сейчас я знаю, что тот нескончаемый день на самом-то деле был самым коротким из всех дней моей войны.

МЫ ЕДЕМ

Мы едем. Полк, растянувшись на километр, четвертый час тащится по Чечне. Двухнедельное затишье заканчивается. Нас, кажется, перебрасывают в Грозный.