Новый дом

— Туту! Туту! — смеется Бянувша, и за ней смеются девочки и мальчики. — Туту! Туту! Какое хорошее имя и какая хорошая девочка! Дай нам ее подержать. — И Туту уже верхом на плечах Гассана, и Гассан несется вперед, в белый дом, а за ним — вся толпа ребятишек с Бянувшей и Геймат.

«Что это? — думает Геймат и смотрит на ряд белых кроватей, на маленькие столики у каждой кровати. — Что это? Для чего эти подставки?»

Но спросить Геймат боится. А Бянувша уже знает. Она сама в прошлом году первый раз пришла в этот дом и никогда не видела кроватей, и теперь она отлично понимает, что думает Геймат. Она бежит к одной из кроватей и ложится на нее.

— Когда придет ночь, мы все ложимся спать каждый на свою кровать — вот так! — кричит Бянувша и закрывает глаза.

«Спать на таких высоких подставках? — думает Геймат. — Ни за что».

А Бянувша смеется. Бянувша так хорошо понимает, что происходит в душе у Геймат. Гассан с размаху бросает Туту к Бянувше. Туту визжит, барахтается.

— А как же она? Тоже на этой подставке? — решается спросить Геймат.

— Ну конечно, только кровать с сеткой, только в другой комнате, сейчас увидишь, — важно говорит Бянувша, и снова все вместе бегут в спальню маленьких, а Геймат думает: «Другая комната? Что это?»

В «другой комнате» много маленьких кроваток с голубыми сетками.

— Это моя! Смотри, а я здесь сплю! — кричат маленькие дети, но все они немного постарше Туту. А Туту снова на плечах Гассана, и Геймат тихонько спрашивает:

— Туту? Где будет спать Туту?

Бянувша не знает, а Геймат говорит:

— Она будет спать со мной, я ее не отдам, она маленькая.

— С тобой? Нет, у нас этого нельзя, — смеются дети и бегут дальше в столовую, в умывальную, в кухню.

Геймат устала, Геймат уже совсем ничего не понимает. Она даже не знает, где Туту. А Туту уже давно на руках у Сатья-баджи.

Сатья-баджи ее вымыла, надела на нее такое же беленькое платье, какое было на других девочках, постригла машинкой ее кудластые волосы, и теперь все они сидят перед домом на зеленой лужайке, и тетка Гульзар уже не поджимает губы, а только качает головой и вздыхает: «Стыд потеряли, стыд потеряли!»

Но знаешь, она вздыхает так, как будто бы ей совсем не хочется вздыхать, а Туту от Сатья-баджи переехала к ней на колени и крепко спит.

— Будем ужинать здесь, — говорит Сатья-баджи. — Посмотрите, как здесь хорошо.

И через несколько минут на зеленой траве белеет скатерть, и стоит огромная миска с пловом[5], и дежурные раскладывают плов по тарелкам.

Геймат думает: «Какой праздник празднуют они сегодня?» А тетка Гульзар осторожно, чтобы не разбудить Туту, подносит последнюю ложку ко рту, вытирает пальцами губы и говорит:

— Вай, аллах, как хорошо вы умеете праздновать праздники!

Сатья-баджи удивляется:

— Какие праздники? Это у нас каждый день так.

— Каждый день плов? Каждый день пачкают столько посуды?

Дети смеются. Тетка Гульзар качает головой:

— Вай, вай, аллах, совсем конец мира пришел!

Но Сатья-баджи, должно быть, думает по-другому. Она смеется и говорит:

— Поживи у нас несколько дней, посмотри, как мы живем, и ты увидишь, что это только начало нового мира.

— Поживи у нас! — говорит Гассан и вдруг, весело вскочив на ноги, кричит:

— Давайте петь! Давайте петь! Мчатся кони по дороге! Эй! Эй! Эй!

За ним подхватывают ребята:

— Посмотрите, посмотрите! Эй! Эй! Эй!

Тетка Гульзар ничего не понимает. Говорят, нет праздника, а сами кричат песни, как в настоящий майдан.

— Ай, вай, забыли аллаха, забыли аллаха!

Геймат тоже ничего не понимает, но на душе у нее делается радостно, ей хочется петь вместе с этими мальчиками и девочками, которые кажутся ей такими родными, близкими, своими.

А Туту крепко спит, уцепившись ручонкой за позумент на кофте тетки Гульзар.

* * *

— Сатья-баджи, отвечай, пожалуйста! Ты скоро приедешь?

Сатья-баджи затягивает узел хурджина[6]. Ей некогда, ей надо торопиться, чтобы поспеть к поезду, до поезда надо еще проехать верхом шестьдесят километров, а у Сатья-баджи осталось так мало времени.

Туту стоит насупившись.

— Сатья-баджи, Сатья-баджи, — говорит она серьезно, — ведь мне тоже некогда, ведь у меня секрет. А вдруг кто-нибудь придет?

Сатья-баджи смеется. Туту тоже смеется. Она уже совсем большая девочка, и ей уже не нужно становиться на цыпочки, чтобы посмотреть, что делается на столе.

— Ну, скорей, говори свой секрет, я слушаю, — и Сатья-баджи снова принимается за хурджин.

— Ты слушай хорошенько, ты смотри на меня. Разве так слушают? Видишь? — Туту протягивает Сатья-баджи руку. — Видишь деньги?

Сатья-баджи бросает хурджин.

— Деньги? Какие деньги?

Но Туту не слушает.

— Ты в Баку едешь? Купи мыло. Я хочу быть белой, как Фатьма.

Сатья-баджи берет деньги — ярко начищенную копейку, и, кажется, Сатья-баджи улыбается. Туту сердится.

— Зачем ты смеешься? Ты мыло купи! И потом, смотри, не забудь, привези сдачу. На такие деньги тебе должны дать сдачу.

Сатья-баджи говорит:

— Хорошо, Тутушджан, хорошо! — и крепко целует Туту в обе щеки. — Я привезу тебе такого мыла, от которого ты будешь чистая-чистая.