Новый директор

Волохов, прищурившись, пристально посмотрел на Горюнова. В чем дело? Что это за птица? Шутит он или издевается? Вопросы задавались вежливо, спокойно… и очень серьезно. Не было насмешки, обычной снисходительности, и даже разницы положения не чувствовалось в тоне этого разговора. По-видимому, такое обращение было для Волохова в новинку, и он не знал, как себя держать с этим следователем.

— Не надо считать! — грубо сказал он. — Ни к чему!

— Почему? Я должен уточнить этот вопрос. Если вы утверждаете, что не живете на иждивении матери, то необходимо выяснить, на какие же средства вы живете и где получаете эти средства. Всё равно же такой вопрос вам зададут на суде. Вы можете мне не отвечать. Это ваше право. Но молчанием вы ничего не достигнете, а только затянете следствие.

Верный своим принципам, Константин Семенович говорил с Волоховым действительно как равный с равным. Перед ним сидел хотя и испорченный, но человек. Видя, что Волохов не желает отвечать, он переменил тему.

— На предварительном допросе вы говорили, что никакого отношения к ограблению ларька не имеете. Так ли это?

— Конечно, так! До ларька я и пальцем не коснулся.

— Но ведь вас задержали на месте.

— Ну так что! Ну стоял на «ата́с»…

— Атас? Что это значит? Переведите, пожалуйста, на русский язык.

— А это что, по-американски, что ли?

— Не знаю. Американского языка вообще не существует, а русский язык я знаю, и такое слово слышу первый раз.

— А брось ты выкобениваться! — вдруг вскипел Волохов. — «Не знаю, не знаю!» Обыкновенного слова не знаешь!

— Я могу только догадываться, — невозмутимо продолжал Константин Семенович. — На воровском жаргоне раньше говорили: «Стоял на стреме». Так?

— Ну так.

— Атас — это, значит, синоним.

— Чего такое? Какой синоним?

— Вот видите! Вы, оказывается, тоже не все слова знаете. Синонимом называется сходное по смыслу слово. Вы учились, Волохов?

— Учился.

— Сколько классов вы окончили?

— Восемь.

— Даже восемь! Будем считать, что вы достаточно образованны… Итак, вы стояли на атас?

— Ну да… Пацаны попросили.

— Где они вас просили? На месте или раньше?

— Раньше. Я у них в доме был. Ну, зашел с одним приятелем. Немного бухие…

— Простите! — остановил Волохова Константин Семенович. — Как вы сказали? Бухие! Я правильно произношу?

— Ну, бухие…

— А что это значит? Переведите, пожалуйста.

— Ну, подвыпили маленько.

— Понимаю. Бухие — это значит по-русски — нетрезвые.

— А что ты строишь! — снова прорвался Волохов. — Ты думаешь, я тебя боюсь!

— Нет. Этого я не думаю. И я бы вас попросил, Волохов, обращаться ко мне так же, как и я к вам: на «вы»! — твердо сказал Константин Семенович. — Нужно не бояться друг друга, а уважать. Вы человек, и я тоже человек… Представьте, что я начну говорить с вами в таком же тоне… «Брось ты выкобениваться, Гошка Блин! Что ты строишь из себя!», — подражая Волохову, прокричал Константин Семенович. — Что в этом хорошего? Давайте лучше договоримся: уважать друг друга и не тыкать. Вы согласны?

Алексей Николаевич с интересом слушал допрос. Они не раз спорили о том, как должен вести себя следователь на допросах с различными людьми: со свидетелями, с подозреваемыми, с явными преступниками, и Константин Семенович всегда говорил, что в каждом человеке, независимо от его положения и условий, в которых он находится, прежде всего нужно видеть и уважать человека. Даже в самой опустившейся, аморальной личности всегда теплится человеческое достоинство. Сейчас Алексей Николаевич наглядно мог убедиться, какое сильное впечатление производит Константин Семенович на вора. С первых минут допроса Волохов почувствовал себя «не в своей тарелке», и чем дальше, тем больше терял привычную почву под ногами. Он конечно не верил, что этот седой, высокий, солидный следователь действительно видит и уважает в нем человека…

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Константин Семенович, в упор глядя на побледневшего Блина.

— Что продолжать?

— Вы начали говорить о том, как пришли с приятелем в несколько нетрезвом виде к Садовским. Как зовут вашего приятеля?

— Не имеет значения, — мрачно пробурчал Волохов.

— Для меня всё имеет значение. Итак?

— Ну пришли, а там эти пацаны… А что это вы выдумали какого-то Блина?..

— Гражданин Волохов, запомните: мы никогда ничего здесь не выдумываем. Все мы состоим на государственной службе, а государство не заинтересовано что-то выдумывать. Если я говорю, то значит точно знаю. Гошка Блин — это ваша кличка.

— А откуда вам это стало известно?

— Не имеет значения. Давайте ближе к делу. Продолжайте, пожалуйста.

С минуту Волохов сидел, тупо уставившись через голову следователя на освещенного заходящим солнцем Алексея Николаевича. То ли ему не понравилось выражение и застывшая улыбка на лице Глушкова, то ли поразило неожиданное разоблачение, но он решил воздействовать на Горюнова. Вскочив со стула, он вдруг бросил кепку в угол и, схватив себя за воротник рубахи, что было силы рванул. На пол полетели пуговицы.