— Нож. Не держите его передо мной. Я не могу на него смотреть.
— А почему? — Дэррити выставил перед собой нож. — С ним что-нибудь не так? Это хороший нож.
Рэлсон прыгнул вперед. Дэррити сделал быстрый шаг назад и левой рукой перехватил кисть ученого. Поднял нож высоко в воздух.
— В чем дело, Рэлсон? Что вам нужно?
Грант начал было протестовать, но Дэррити только отмахнулся от него.
— Что вы хотите, Рэлсон?
Рэлсон тянулся вверх, за ножом, однако сильная рука инспектора заставила его согнуться.
— Дайте нож, — прошептал он.
— Зачем, Рэлсон? Что вы собираетесь с ним делать?
— Пожалуйста. Я должен… — В его голосе звучала мольба. — Я должен покончить счеты с жизнью.
— Вы хотите умереть?
— Нет. Но я должен.
Дэррити сильно толкнул его, Рэлсон отлетел назад, плюхнулся на койку так, что та протестующе заскрипела. Медленно, глядя Рэлсону в глаза, Дэррити сложил перочинный нож и засунул его в карман. Рэлсон молча закрыл лицо руками, его плечи задрожали.
Из коридора послышались крики — другие заключенные начали реагировать на шум, возникший в камере Рэлсона. Вбежал охранник.
Дэррити повернулся к нему:
— Все в порядке.
Он вытирал руки большим белым носовым платком.
— Я думаю, придется пригласить врача.
Доктор Готфрид Блуштейн был смуглым невысоким человеком, говорящим с легким австрийским акцентом. Ему не хватало лишь маленькой козлиной бородки — так обычно изображают на карикатурах психиатров. Доктор Блуштейн внимательно изучал Гранта, оценивал его, делая лишь одному ему понятные выводы — теперь это происходило машинально, всякий раз, когда он знакомился с новым человеком.
— Вы нарисовали довольно любопытную картину. Рассказали об очень талантливом ученом, может быть, даже гении. Он чувствовал себя неловко, общаясь с другими людьми, не вписывался в научную среду, хотя его успехи ни у кого не вызывали сомнений. Возможно, он нашел иное окружение, в котором ему было комфортно.
— Я вас не понимаю.
— Мало кому удается отыскать близких по духу людей в том месте, где приходится работать. Достаточно часто люди пытаются компенсировать недостаток общения, играя на музыкальных инструментах, отправляясь в горы или вступая в какой-нибудь клуб. Иными словами, создается совсем другой круг общения, в котором такой человек чувствует себя как дома. И это окружение может не иметь ни малейшего отношения к его основной работе. Так человек пытается вносить разнообразие в свою жизнь — далеко не худший способ. — Психиатр улыбнулся и добавил: — Я, например, собираю марки и являюсь активным членом Американского общества филателистов.
Грант покачал головой:
— Я не знаю, чем Рэлсон занимался вне стен лаборатории. Сомневаюсь, что у него была своя компания.
— Ничего не поделаешь, жаль. Все мы находим самые разные возможности расслабиться и получить от жизни удовольствие. Он же должен был отдыхать, не так ли?
— Вы беседовали с доктором Рэлсоном?
— Относительно его проблем? Нет.
— А собираетесь?
— Конечно. Однако он провел здесь всего неделю. Необходимо дать ему возможность прийти в себя. Рэлсон находился в состоянии крайнего возбуждения, когда прибыл к нам, практически бредил. Дадим ему возможность отдохнуть и привыкнуть к нашему санаторию. После этого я с ним поговорю.
— Вы сможете вернуть его на работу?
— Ну откуда мне знать? — Блуштейн улыбнулся. — Пока я даже еще не понял, чем он болен.
— А не могли бы вы избавить его от желания покончить с собой — с остальными проблемами можно было бы разобраться позднее?
— Не исключено. Но я вряд ли скажу вам что-нибудь определенное до тех пор, пока несколько раз подробно с ним не поговорю.
— Как вы думаете, сколько это займет времени?
— В подобных случаях, доктор Грант, заранее предсказать результат невозможно.
— Делайте все, что считаете нужным, — вздохнул Грант. — Только не забывайте, что судьба этого человека имеет для нас огромное значение.
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Но мне понадобится ваша помощь, доктор Грант.
— В каком смысле?
— Вы способны добыть для меня информацию, которая, возможно, отнесена к разряду совершенно секретной?
— Какого рода информация вас интересует?
— Количество самоубийств среди ученых, занимающихся ядерной физикой, — начиная с 1945 года. И еще: много ли физиков-ядерщиков бросили работу, перешли в другие области или вообще оставили занятия наукой.
— Это имеет отношение к Рэлсону?
— А вам не приходило в голову, что в таком же депрессивном состоянии могут находиться и другие ученые?
— Ну, на этот вопрос я могу вам ответить и сам: работу бросили многие, что вполне естественно.
— Почему вы считаете это нормальным?