— Клянусь великой Галактикой, Шеффилд, вы не имели права об этом молчать! Я все это чувствую. Что теперь делать, Шеффилд? Это ведь излечимо? Проклятье, Шеффилд, — он сорвался на крик, — почему вы не сказали этого раньше?!
— Потому что в том, что я сказал, — спокойно ответил Шеффилд, — нет ни слова правды. Ни единого слова. Цвет никому не приносит вреда. Сядьте, доктор Саймон. У вас довольно глупый вид.
— Вы сказали, — произнес ничего не понимающий Саймон, начиная задыхаться, — вы сказали, что это ваше профессиональное мнение…
— Мое профессиональное мнение! Господи, Саймон, почему профессиональное мнение производит такое магическое действие? Человек может солгать или же просто чего-то не знать, даже в своей области. Специалист может ошибиться из-за незнания смежных дисциплин. Он может быть убежден в своей правоте и все-таки ошибаться. Взять хотя бы вас. Вы знаете, как устроена вся Вселенная, а я ничего не знаю, если не считать того, что звезды иногда мерцают, а световой год — это что-то очень длинное. И все равно вы благополучно проглотили такую чушь, которая уморила бы со смеху любого психолога-первокурсника. Не думаете ли вы, Саймон, что нам пора поменьше заботиться о профессиональных мнениях и побольше — о всеобщей координации действий?
Кровь медленно отливала от лица Саймона, пока оно не стало белым, как воск. Дрожащими губами он прошептал:
— Под прикрытием профессионального мнения вы хотели меня одурачить!
— Примерно так, — ответил Шеффилд.
— Никогда еще, никогда я не… — Саймон осекся и продолжал: — Никогда не видел ничего столь гнусного и неэтичного.
— Я хотел доказать вам, что я прав.
— О, вы доказали. Вы все доказали, — Саймон понемногу приходил в себя, и его голос уже приближался к обычному. — Вы хотите, чтобы я взял с собой вашего мальчишку.
— Верно.
— Нет. Нет и еще раз нет. Такой ответ был бы до того, как вы вошли сюда, а теперь — тысячу раз нет.
— Но почему? Я хочу сказать — почему еще до того, как я сюда вошел?
— Он психически болен. Его нельзя держать вместе с нормальными людьми.
Шеффилд мрачно возразил:
— Я бы попросил вас не говорить о психических болезнях. Вы для этого недостаточно компетентны. Если уж вы так строго соблюдаете профессиональную этику, будьте добры не вторгаться в мою область в моем присутствии. Марк Аннунчио совершенно нормален.
— После этой сцены с Родригесом? Ого! Как бы не так!
— Марк имел право задать вопрос. Это его работа и его долг. Родригес не имел права хамить.
— С вашего разрешения, я должен считаться прежде всего с Родригесом.
— Почему? Марк Аннунчио знает больше Родригеса. Уж если на то пошло, он знает больше нас с вами. Что вам нужно — привезти на Землю толковый доклад или удовлетворить свое мелочное самолюбие?
— Вы говорите, что ваш мальчишка много знает. Это ничего не значит. Я согласен, что он — прекрасный попугай. Но он ничего не понимает. Мой долг — обеспечить ему доступ ко всем данным, потому что меня обязало Бюро. Они меня не спросили, но хорошо, я согласен пойти навстречу. Он получит все данные — здесь, на корабле.
— Это несправедливо, Саймон, — возразил Шеффилд. — Он должен выехать на место. Он может увидеть такое, чего не заметят ваши драгоценные специалисты.
Ледяным тоном Саймон ответил:
— Очень может быть. Тем не менее, Шеффилд, я отказываю. И нет таких доводов, которые могли бы меня переубедить.
Даже нос у астрофизика побелел от сдерживаемой ярости.
— Потому что я вас одурачил?
— Потому что вы нарушили самый святой долг специалиста. Ни один уважающий себя специалист не употребит во зло незнание другого специалиста в своей области.
— Значит, я вас одурачил. Саймон отвернулся.
— Я прошу вас уйти. Впредь до конца экспедиции мы с вами будем общаться только по самым необходимым делам.
— Но если я уйду, — ответил Шеффилд, — об этом могут услышать остальные.
Саймон вздрогнул.
— Вы расскажете об этом?
На его губах мелькнула холодная, презрительная усмешка.
— Вы только покажете всем, какой вы негодяй.
— О, сомневаюсь, чтобы они приняли это всерьез. Все знают, что психологи не прочь пошутить. И потом, им будет не до того — так они будут смеяться над вами. Представляете — такой величественный доктор Саймон поверил, что у него болит горлышко, и взмолился о помощи, наслушавшись всякой таинственной чепухи!
— Кто вам поверит? — вскричал Саймон.
Шеффилд поднял правую руку. Между большим и указательным пальцами он держал маленький прямоугольный предмет, утыканный кнопками.
— Карманный магнитофон, — сказал он и тронул одну из кнопок. Голос Саймона произнес:
«Ну, что у вас, доктор Шеффилд?»
Голос звучал напыщенно, властно и самодовольно.
— Дайте!
Саймон бросился на долговязого психолога. Шеффилд оттолкнул его.
— Не прибегайте к насилию, Саймон. Я не так уж давно занимался борьбой. Послушайте, я предлагаю вам сделку.
Саймон все еще рвался к нему, кипя яростью и забыв о собственном достоинстве. Шеффилд медленно отступая, удерживал его на расстоянии вытянутой руки.
— Разрешите нам с Марком лететь, и никто никогда об этом не услышит.
Саймон понемногу приходил в себя.