Безмолвие упало, как снег с крыши, и Андерссон широким движением стронул клавиши в резкую рояльную трель. В жестком ритме заколотилась музыка, и пролился стонущий, истомленный вокал:
Я даже глаза прикрыл, погружаясь в тоскующую, зовущую музыку.
На часах полночь… Девушка мучается от одиночества, она ненавидит свою пустую квартиру, и только осенние ветра, бьющиеся в окна, слышат ее молитву…
* * *
На «спецпоезде» я доехал до Хабаровска, успел там отбыть один концерт, и улетел в Саратов, где шестнадцатого апреля начиналась Всесоюзная математическая олимпиада. Я почему-то думал, что сначала грядет Всероссийская в Москве, ан нет, для России правила иные – кто победил «на зоне», сразу едут «на Союз».
Саратов мне не слишком понравился, хотя времена Фамусова миновали – не такая уж здесь глушь. На тутошнем заводе микросхемы всех типов пекут.
А вот сами олимпиадники… Не мне ровня, особенно ленинградцы. Редко встретишь столько математических умов на один квадратный метр!
Сначала нам устроили торжество в Саратовском дворце пионеров, мы даже в субботнике поучаствовали, а восемнадцатого и двадцатого прошли сами туры. Давали нам по четыре задачи – и пять часов времени на решение.
В первом туре я кое-как справился, а вот второй не осилил. В итоге – диплом III степени. Меня утешало, что Гриша Перельман, ныне восьмиклассник, тоже не вышел в победители. Но у него хоть вторая степень.
Правда, Рукшин, наш тренер, успокоил – для поступления в ФМШИ моих регалий более, чем достаточно! Ну, и ладно…
«Спецпоезд» я догнал в Красноярске. Здесь «АББА» тоже давала два концерта, как в Иркутске. Как раз успел ко второму – шустрил за кулисами, отпаивая Агнету с Томой холодной минералкой. И в путь, как будто и не было перерыва…
…Закатив дверь, я плюхнулся на мягкий диван. Красота! Тихо.
Миха Тенин делил купе с Пером Линдваллом, а я почивал один, чему был рад несказанно. Это зрителю хорошо – купил билет на концерт, послушал и ушел, полный впечатлений. А тут с утра до ночи варишься в этом шоу, в околомузыкальной суете. Устаешь, да и скучно.
Зато Алке с Томой приволье! Очарованные, они угодили в среду, где каждый – и музыкант, и певец, и композитор. По сути, я был занят лишь пару дней, когда сочинял немудреную текстовку к Алкиной композиции «I hope and await». Сразу наложить стихи на музыку не удавалось, мы с Бенни долго обтачивали и шлифовали слова, пока они не совпали с нотами. Ну, и все. Накатаю еще один текст, постою за сценой…
Я не прибедняюсь ничуть. Моих талантов гитариста хватало для художественной самодеятельности, а группе «АББА» подыгрывают настоящие виртуозы. Это Мишка пылает энтузиазмом, желая догнать и обогнать Пелле или Микки, а мне такое счастье и даром не нужно.
Я в это турне не за славой рвался, а за денежками. Рубли лягут на мою сберкнижку, а чеки Внешторга пускай маму радуют…
Тут дверь укатилась, пропуская Аллу с портфелем – пора делать уроки. Директор школы был тверд: восьмой класс – переводной, а посему извольте представить тетрадки с решенными задачами, с выполненными упражнениями… Вопросы есть? Вопросов нет.
Девушка молча вошла, и села напротив, поближе к столику. Губки надуты, глаза в пол… Стало быть, не прощен.
Взмах ресниц, взгляд вбок…
Подавив вздох, я пересел к подруге, обнял ее за плечи, прижал понежнее… Девичья непоколебимость растаяла в момент – Алла всхлипнула, и прильнула сама. А затем – потрясение основ! – залезла ко мне на колени, и обхватила за шею, пряча лицо на моем плече и жарко дыша в шею.
Я платонически гладил стройное бедро, моя ладонь гуляла от круглой коленки до ягодицы, тугой, как мячик. Ну, я же не виноват, что юбка задралась? Мои пальцы касались трусиков, но заходить дальше я мудро остерегался. Рано ей в экстазе сливаться, пущай подрастет ишшо, хоть на годик…
Алкины губы присосались к моей шее, а затем тонкий, срывающийся голосок вытолкнул:
– Поможешь мне по геометрии?
– Yes, – я был сама мягкость. – Оf course I can.
* * *
Поезд несся вслед закату, но не поспевал за солнцем – отгорел багрянец, тени смешались в сумеречную синеву, незаметно сгущаясь в черноту ночи, и пала тьма. Лес за окном скорее угадывался, чем виднелся – отсветы из вагонных окон мельтешили по бесконечной гребенке стволов и прогалов.
Наступило время скончания дня, когда незачем спешить. Шлепая тапками, я сходил к вагонным удобствам, и обстоятельно почистил зубы. По коридору метнулась проводница, живущая в режиме восторженного остолбенения. Будь она верующей, то ощущала бы себя так же, разнося чай архангелам и серафимам.