Новичок. Побочный эффект

Мои губы искривились в усмешке. Вот, уже и сдать готов… Да нет, чего зря болтать. Просто… Вышло всё как-то незаметно, а нынче – вполне себе зримо. Я встретил товарища в этом времени, и наше общее дело уже заслонило и учебу, и «предпринимательскую деятельность».

Иные беспокойства холодили нутро. Мелкая тревога за себя, любимого, мелькала порой, вильнув мышиным хвостиком, но ее передавливали тяжкие страхи за Ивана Палыча.

Что я? Я тут, сижу на попе ровно. А он – там, мается между друзей и врагов. Врагов! И не каких-нибудь зловещих «агентов империализма», а вполне себе тутошних, матерых функционеров – будущих предателей, показушно сжигавших партбилеты.

Это наивно – числить в изменниках родины одних лишь Горбачева с Ельциным. А сколько иудушек поддержало первых презиков СССР и Эрэфии? И вся их рать нынче активно тусуется, вплоть до ЦК КПСС, как насекомая нечисть под трухлявой доской на даче…

А уж исчезнуть человеку, хоть и настоящему полковнику, ничего не стоит. Даже если ликвидаторы сработают непрофессионально, и оставят следы, в милиции зафиксируют еще один несчастный случай. Не остерегся старичок, не в том месте дорогу перешел…

…Праздничные марши, разносившиеся со школьного двора, накатили бравурным прибоем, путая мысли и окуная в безалаберный позитив. Я прибавил шагу.

Липовецкая школа не подавляла величиной – скромное двухэтажное здание с фронтоном – зато разудалого шумства хватило бы на пару пятиэтажек. Неровное каре из учеников и учениц походило на потешное войско. Командиры-учителя с достоинством обозревали строй, а родители кучковались в тылу.

По всему видать, я пропустил пафосные речи и напутственные слова – торжественная линейка волновалась перед первым звонком. И вот он задребезжал, пронзительный звень, распуская эхо по этажам и рекреациям. Толпа малолеток и недорослей покачнулась, и смешалась, гомоня, с криками и хохотом втекая в школьные двери. Девочки в аккуратных платьицах, в гольфиках-бантиках-фартучках, возмущенно наподдавали портфелями малость одичалым мальчишкам, а те ломились к источнику знаний в разудалом стайном неистовстве – фойе дрожало от гулкого топота.

Войдя в числе отстающих, я безошибочно поднялся на второй, узнавая скрип деревянных ступеней, и двинулся к последней двери, вздрагивавшей от смеха, визгов и галдежа. 8-й «А».

– Скопин! – догнал меня голос классной.

«Сейчас перепутает имя…» – мелькнуло у меня.

– Давид!

– Даниил, – вежливо поправил я, оборачиваясь.

Маленькая и худенькая Анна Михайловна тряхнула пышной химзавивкой, принимая к сведению, и ввела меня в класс.

– Тихо! Тихо! – прикрикнула она, и десятки юных лиц и личиков обернулись, окутывая флером бесшабашной пытливости и неутоленной жажды действия.

– Анна Михайловна! – взвыл Димка Фастов. – А чё она кидается!

– Щас как дам! – развернулась Ленка Манякина, и мальчиш, изображая крайнюю степень испуга, вжал голову в плечи и прикрылся папкой, толстой от учебников.

– Не придуривайся! – яростно взвился девичий голос.

– Тихо! – повторила классная руководительница, выходя к учительскому столу, как к трибуне. – С этого года с нами будет учиться новичок – Данил Скопин.

Глаза повзрослевших детей уставились на меня. Карие, синие, голубые… В них плескался неподдельный интерес и ехидца, нарочитая скука и угроза. Я оглядел класс, узнавая или пытаясь вспомнить полузабытых-полузнакомых.

В прошлый раз я отучился здесь до весенних каникул, пока родителям не вздумалось снова переезжать – еще дальше в глушь, в таежные дебри, где водятся длинные рубли.

За годы черты одноклассников растворились в памяти, стерлись фамилии и клички. Кого-то помню, а других – хоть убей…

Вон, в первом ряду сидит щуплый Васька Адамадзе. Меня он в упор не видит. Ладно, переживу как-нибудь… Над задней партой, в дурацком клетчатом костюмчике, нависает горбоносый Сашка Глухов, второгодник с повадками гопника.

А вон и Алла Комова. Сидит и смотрит на меня, то ли рассеянно, то ли задумчиво. Место рядом с ней свободно, как и тогда было, в «черновой» жизни – мальчишки не решались подсаживаться к самой красивой девочке в классе. А вот я сяду – хотя бы ради статуса. Ну, и чтобы обострить наметившийся конфликт, углубить раскол – девчонки поглядывают на меня с интересом, глазки начинают строить, а недозрелые особи мужеска полу… Ага, заерзали, забеспокоились! Вон, двое уже зыркают исподлобья…

Да ну их…

Мне, хоть и в юном теле, но шестой десяток, и одноклассники для меня – дети. Встречаться с девочками из класса? А чего для? Ловить робкое дыхание? Увольте – скучно. «Секс с первого взгляда»? С кем? С дитём?

Даже хорошенькая Алла – ребенок, нераспустившийся бутон. Нимфетка со вторым размером груди. Не-е… С Лолитами пускай Гумберты Гумберты резвятся, а мне – мимо и дальше.

– Так что, – жизнеутверждающе заключила Анна Михайловна, – прошу любить и жаловать!

– Будем любить! – хихикнула Манякина, косясь на Димку.

Тот набычился, и буркнул:

– А жаловаться – фиг!

– Ой, балбе-ес… – замотала косичками Лена, строя из бровок горестный домик.

Я подпустил к губам «взрослую» улыбку, снисходя до малышовых шалостей.

– Садись, Скопин!