Новгородский толмач

- Не нужна мне молодая... Никто мне не нужен... Только ты одна... Сердце мое украла... Сколько уже?.. Почитай, пятнадцать лет...

Тут в дом вернулась ее мать. Людмила побежала к ней, уткнула смеющееся лицо ей в грудь.

- Ох, матушка, погляди-ка на него... Угадай, зачем он приехал?.. К одной старухе свататься решил.

Мать гладила ее по волосам, на смех не откликалась, смотрела серьезно.

- А и что ж тут смешного?.. По-всякому в жизни бывает... То старик на молодухе женится, то молодой постарше себе найдет... И вдовы во второй раз выходят замуж, это церковью разрешено... Был бы человек хороший... А где ты лучше Степана Юрьевича найдешь?

Людмила бросила на меня быстрый взгляд. Потом снова уткнулась матери в грудь.

- Ты, Степанушка, поезжай домой, дай нам тут между собой все обсудить. А сам, если всерьез затеял, присылай дьячка или священника для рукобитья. Чтобы все было по-людски. Отец с матерью у нее живы, надо, стало быть, их согласия для порядку спросить.

Я вернулся в Москву и рассказал все отцу Денису. Он пришел в радостное возбуждение, немедленно стал собираться.

- Никаких дьячков! Я сам к ним поеду! Завтра же! Какое приданое просить?.. Как это "никакого"? Ты же сам рассказывал, что она получила деньги от деверя за проданный дом в Пскове и за лавку и за все оставшееся имущество. На что вы жить будете? У тебя, что ли, клад в тайном месте закопан? Нет, уж доверь мне все рукобитье. В убытке не будешь.

Господи, при чем тут убытки-прибытки?! Я бы взял ее в одном сарафане, какой был на ней. Я боялся, что вдруг переговоры о приданом могут все разрушить. Вдруг она подумает, что я позарился на ее наследство, полученное из Пскова?

Но, слава Богу, все прошло хорошо. Отец Денис вернулся из Малых Мытищ вечером следующего дня очень довольный. Сиял. Да, согласие родителей получено. Да, и невеста вышла к нему и сказала, как заведено в Пскове: "Мое дело кончено, кланяйтесь моему жениху, Степану Юрьевичу". (Так меня зовут здесь теперь.) Нет, была совершенно серьезна. Вот знак согласия - белый шелковый платок от ее родителей в подарок. Сговорились, что свадьбу можно сыграть через месяц. Сам отец Денис взялся нас повенчать.

Милая Грета, ты ведь сама пережила и помнишь все предсвадебные волненья и страхи. Но ты выходила замуж молодой. У тебя жизнь была впереди. Если бы что-то сорвалось, это не было бы крахом всех надежд и упований. Для меня же - пойми - это была единственная, первая и последняя, возможность вкусить семейное счастье. Ибо я сказал Людмиле чистую правду: никто не мог мне заменить ее, никто не был мне нужен.

Месяц прошел, хвала Господу, в заботах и хлопотах, которые отвлекали меня, возвращали сердцу возможность разжиматься порой и возобновлять нужное биение в груди. Заняв денег у Ивана Курицына и Кара Бешмета, я купил домик с садом в деревне Сокольники, на полпути между Кремлем и Малыми Мытищами. Эта деревня тоже стоит на реке Яузе. Поэтому в день свадьбы родители невесты со служанкой Катей, их друзья и соседи спустились от их дома на ладьях и стругах.

Отцу Денису уже не раз доводилось венчать вдов и вдовцов. В местной церкви все делалось по его указаниям. Заплетать волосы в две косы, оборачивать их вокруг головы и потом покрывать кокошником Людмиле не пришлось - этот обряд был только для девиц. Но брачные венцы на нас возложили: мне - на голову, а ей - на левое плечо. При венчании отец Денис прочел сто двадцать седьмой псалом:

"Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук твоих; блажен ты и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои да будут, как масличные ветви вокруг трапезы твоей. Так благословится человек, боящийся Господа!"

Потом обернулся ко мне и спросил:

- Ты берешь молодую и милую. Будешь ли любить ее в радостях и бедности? Не будешь ли издеваться над нею и поступать с ней грубо? Если она состарится, сделается немощною или больною, то не покинешь ли ее?

Голос у меня вдруг стал хриплым, но все же я сумел сказать громко и твердо:

- Никогда не покину!

Тогда отец Денис обернулся к Людмиле, пропустил положенное начало - "ты еще молодая и неопытная" - и спросил:

- Будешь ли жить с мужем в согласии, как следует доброй жене? Будешь ли смотреть за хозяйством? Пребудешь ли ему верною, когда он состарится и ослабеет?

И она негромко ответила: "Да, да..."

При выходе из церкви нас осыпали хмелем и конопляным семенем. Из церкви все перешли в мой новый дом. Там уже было накрыто на столах угощение: яблоки и груши, изюм, пряники, караваи свежего хлеба, сыр и масло, орехи и яйца, вино и мед. Тут под крики "горько" жениху было дозволено поцеловать молодую жену в губы.

Дальше я плохо помню.

Как ты можешь догадаться, веселье и шум скоро заполнили горницу. Но помню, что вдруг все стихли и голос Людмилы, как цветок на длинном стебле, взлетел над головами гостей:

А я про тебя, душа моя, терзаюсь всегда!

Не вижу я в ноченьке спокою часа.

Казалась мне ночушка за белый денек,

А вы, мои частые звезды, за белую зорю,

А батюшка светел месяц за красное солнце.

Я лесом шла ко милу дружку