Новеллы

Любо мне, любя, молчать,
Если тех, кто бессловесно
Служит госпоже прелестной,
Может слава отличать!
Но отраву источать
Не перестает сомненье,
И, страшась принять решенье,
От любви бегу я вновь,
Хоть за это мне любовь
Никогда не даст прощенья.
Трусость - пылко полюбить
- И, любя, не сметь открыться;
Но не лучше и решиться
Смертью муки прекратить.
Я хочу страдать и жить,
Хоть наказан справедливо,
И томлюсь тоской ревнивой
В одиночестве своем:
Ведь жива надежда в том,
В ком еще страданье живо.
Тем, что уст не раскрывал,
Я любви нанес обиду,
Ибо тот, кто робок с виду,
Счастьем взыскан не бывал.
Хоть язык мне страх сковал,
Я мечтаю о признанье,
Но таком, чтоб про желанье
Рассказать лишь блеском глаз
И, предчувствуя отказ,
Продолжать любить в молчанье.
Мысль моя, уж раз она
Хочет мыслью называться.
Лишь сама с собой общаться
И молчать обречена.
Хоть стремлюсь я издавна
Горе высказать словами,
Но напрасными речами
Не смягчу своей беды,
Ибо нет в словах нужды
Тем, кто говорит глазами.
Я бессмертной муки жду,
Ибо на земле всегда я
Из-за вас, о неземная,
Мучусь горше, чем в аду.
Раз ввергает нас в беду
Славолюбье непрерывно,
Славы мне искать противно,
Но взамен о капле благ
Вправе умолять бедняк,
Полный скорби неизбывной.
О, поймите хоть на миг,
Сколь сладка моя кручина,
Ибо мук моих причина
Только ваш небесный лик!
Смертен я, и мой язык
Небожительнице скучен,
Но тоской давно обучен
Говорить мой взор немой,
Чтоб не мог никто другой
Вам сказать, как я измучен.

Султанша подумала, что Фелисардо сочинил эти стихи в честь ее чувств и замыслов; но она сильно ошиблась, так как они были написаны для Сильвии в самом начале их любви, в Палермо. Однако султанша не обманулась в том отношении, что Фелисардо, желая заставить ее подумать так, нарочно разыскал эти строки среди прочих стихов, которых он знал множество. Он поступил, как делают музыканты, странствующие по деревням с одного праздника местного святого к другому, когда одного вильянсико [a24], если только подставлять всякий раз имя другого святого, может хватить на целый год; это не менее смешно, чем смотреть, как на празднике какого-нибудь мученика, справляемом в июле, пляшут рождественские пастухи. Любовь султанши заметно росла, подчиняя себе слабую волю юноши, который то - как это свойственно ветреным мужчинам отвечал на ее нежность, то - как подобает людям чести - уклонялся от нее. Выполняя желание Фелисардо, донья Мария без труда выхлопотала у султана, чтобы в его распоряжение было предоставлено несколько галер с соответствующим экипажем и чтобы он был назначен их капитаном. Таким-то образом Фелисардо стал выходить в море на шести хорошо вооруженных судах, на которые он не принимал ни одного мориска, так как ему не нравилось их поведение и он в силу этого не мог доверить им свои замыслы. Совершив ряд небольших набегов, он доставил в Константинополь нескольких пленных, правда не подданных испанского короля. Пленные были показаны султанше, и Фелисардо получил в виде благодарности драгоценностей на крупную сумму: она пожелала, чтобы он носил их на тюрбане, который она украсила перьями.