Новая жизнь Валентина

Ужас дохнул в лицо ледяным перегаром, и Люсильда взвизгнула, ощутив, как руки хозяина грубо стянули ее струны.

Отложив звеневшую гитару, Валентин с выпученными глазами повернулся к тарелке. Убрал лампу подальше – чтобы не видеть уготованную организму пытку. Действовал механически. Брал кусок – забрасывал в рот. Пока жевал – запивал.

Наконец на тарелке ничего не осталось, как и не осталось того, что заслуживало бы натянутой лямки жизни. Смерть уже царапалась в двери, пока безумие возилось с дверным замком. Острая боль опять пронзила желудок.

– Чертов дождь. Всё ср…

Валентин не договорил, тупо уставившись в тарелку. В курчавых остатках мха находилось нечто аморальное, запрещенное законами нынешнего мира. Он придвинул светильник, чтобы получше разглядеть неожиданную находку.

Тыквенное семечко. Здоровое и невинное, будто невеста перед жертвенным алтарем.

– Люсильда, милая, ты только посмотри, что у нас тут.

Гитара не ответила – видимо, всё еще обижаясь на недавнюю грубость. Валентин шлепнул ее по обечайке, и она, как ему показалось, оттаяла. Он с трепетом подобрал семечко. Руки при этом тряслись так, словно плечи сообщали им некую тектоническую последовательность.

Валентин сложил ладони ковшиком, оберегая непредвиденное сокровище. В растрепанных чувствах вскочил.

– Господи боже мой! Господи! Тебя же надо куда-нибудь посадить! Тебя… тебя…

Но еще раньше, чем он успел разбить взгляд о безликие силуэты коттеджей, разум сообщил ему, что задумка лишена смысла.

Вся земля пропитана небесной отравой.

Не осталось и клочка, который бы не обесчестил дождь. Конечно, в каком-нибудь садовом магазине могли сыскаться упаковки запечатанного грунта, только Валентин не был уверен, что сумеет туда добраться. Возможно, стоило подумать о теплицах. Или нет?

– Гребаный проныра, – произнес Валентин, обращаясь к выжидавшему дождю, – хочешь, чтобы я оставил тыквенное дитя тебе на поругание? Что ты задумал? Камни с неба? Ветрогон? Полчища крыс? Хрен ты его получишь. Хрен… – Он погладил семечко подушечкой указательного пальца. – Куда же тебя пристроить, малышка?

Требовалось надежное укрытие, которое бы отличалось плодородностью. Только где такое сыскать? Где-нибудь на обратной стороне Луны? Вот ведь глупость.

Тишину разорвал звук лопнувшей струны. То третья из нейлоновых сестер отдала душу богу гитар. Затихающий звон подтолкнул размышления к новому руслу, и на ум Валентину пришла одна из строчек недопетого хита: «Этот чудак всё сделает не так».

– Правильно… Господи, правильно! Я всё сделаю не так! Понял, ты, дождь?

Озаренный будоражащей идеей, Валентин воззрился на собственный живот. Истончившийся жирок равномерно вздымался и опадал под клетчатой рубашкой. Единственное чистое место во всём прогорклом мире. Не сегодня завтра смерть заграбастает и его, Валентина. Так почему бы не дать шанс чему-то большему?

Он с осторожностью вернулся в кресло и вытянул из штанов хвост рубашки. Сполоснул нож водкой. Это показалось ужасно смешным, и Валентин хихикнул. Зажав пальцами кожу на животе, он сделал неглубокий надрез. Боль зашкварчала на его губах. Благословив семечку поцелуем, он затолкал ее в получившийся «кармашек». Вновь зашипел. Наконец заправил рубашку и выдохнул. Всё.

– У нас пополнение, Люсильда. – Валентин подхватил гитару и погладил ее. – Пригляди за малышкой, когда меня не станет, хорошо?

Дело оставалось за малым: заточить себя на чердаке, куда не доберутся осточертевшие крысы. И не мешало бы оставить краской надпись на лицевой стороне коттеджа. Что-то вроде: «Эй, приятель! На чердаке этого дома ты найдешь настоящее чудо! Загляни!»

Валентин рассмеялся, удивившись тому, насколько далеко зашли его чудачества. В животе пылала точка, оставленная варварским вмешательством ножа. Настоящая боль жизни. Он влил в себя с дюжину глотков выпивки, и бутылка внезапно выпала из рук. Тело немело, теряя связь с разумом. Сердце словно превратилось в сумасшедший теннисный мячик, бивший без остановки. Что-то происходило.

Наконец один из ударов, сотрясавших грудную клетку, распахнул врата тьмы, и Валентин потерял сознание.

Ему снились громыхавшие дожди из тыкв и танцующая под ними Таисия. С лица супруги свисал прилипший твидовый платок, а ее ноги заканчивались сапожками из крыс. В какой-то момент сна грызуны порскнули в стороны, и мертвая танцовщица с кокетством продемонстрировала белые косточки ступней.

Затем Таисия танцующей походкой направилась к нему, и он проснулся, раздираемый горем и страхом.

Распахнув глаза, Валентин узрел восточную аврору. Небо светлело, насыщаясь синевой, в которой вполне могли порхать херувимы. Коттеджи Задорожной, остывшие и молчаливые, облаяли рассудок воспоминаниями о минувшей ночи. Валентин пребывал в легком замешательстве. Неужели его так сморило из-за дрянной пищи?

– Люсильда… Что… что со мной?..