Новая жизнь Нефертити

— И что, тебе было плохо этим утром?

Я нахмурилась.

— Мне от лжи плохо. И я не хочу, чтобы ты меня касался. Ты должен знать: если бы не контракт, я бы уже уехала.

— Ну да, конечно. Вот поэтому я говорил Катрин, что с новичками контракт нужен, тем более, с таким темпераментом. Но с другой стороны, темперамент это не плохо… — Он лукаво подмигнул.

— В смысле? Ты знал о контракте сразу? — ошарашенно переспросила я.

— И что? Это работа…

Финн не договорил, я размахнулась и влепила ему пощёчину. Он схватился за щёку. Ошеломлённо взглянул на меня.

Вне себя от ярости, я сжала кулаки, одёрнула роскошную ткань платья и выпрямила спину.

— Ну что, я хорошо отыграла?

Я вылетела из кафе, судорожно думая: порча личного имущества заказчика входит в систему штрафов или разбитая морда гада не считается?

⁂

Как выяснилось, гнев, обида и непослушные слёзы тоже были нужны камерам. Когда они отстали от меня, всё это превратилось в ненависть восьмидесятого уровня.

Лембит что-то строчил, и его я тоже ненавидела, потому что посмотреть сообщения было некогда — сначала меня гримировали, потом одевали, потом Арина толклась рядом, как пастух над непослушной овцой. Толпа чужих, говорливых, непонятных людей жужжала вокруг, пока мы не поехали снимать к Эйфелевой башне. К тому моменту я ненавидела и это скопище ненужного железа, взгроможденное и старое, расхваленное до небес; и каждого, кто пытался сказать мне слово, и этот проклятый Париж!

Меня выпустили на Марсово поле — идти в костюме Нефертити вдоль фонтанов — от Эйфелевой башни куда-то к чертям. Операторы на тележке ехали передо мной и за мной. Туристы издалека снимали на телефоны, чернокожие парни в ярких рубашках вдалеке продавали рассыпанные горкой «эйфелевы башенки» по евро за штуку. Я выбрала их себе за цель, прикидывая, сколько башенок куплю за свой аванс. На аллею вырулил Финн.

Вид у него был такой, словно его побили. Нет, фингалов не было, царапин тоже, но лицо… Посеревшее и измученное, будто его действительно держали на дыбе эти два часа, пока мы не видели друг друга. На тысячную долю секунды моё сердце дрогнуло, но ум напомнил: это тоже игра, ненастоящие страдания в обмен на мои, режущие до боли.

«Не прощай его», — сказала в напутствие мадам Беттарид.

На этот раз я была с ней солидарна. Я считала её монстром, а, выяснилось, что на контракте настаивал Финн. Теперь я шла к нему навстречу, как на войну, и чувствовала себя солдатом штрафной роты, которому не дали и винтовки.

Мы поравнялись.

— Мира… — сказал Финн хрипло.

Я прошла мимо, даже не повернув голову.

— Дамира! — позвал он не своим голосом.

Не обернулась. Камеры, чернокожие торговцы, эйфелевы башенки на цветастых тряпках… — вот моя цель. Я робот, я к ним иду. До скрипа в суставах. Листья деревьев рано поржавели от жары. Моё сердце так же скукожилось. Рассыплется?

— Мира! — Финн догнал меня сзади, схватил за плечи. Заглянул в глаза. — Плевать на них! Пойдём со мной! Сбежим! Мира, очнись же!

Я медленно убрала его руку. Медленно отвернулась. И медленно пошла к цветастым тряпкам, наступив на половину своего сердца каблуком сандалий. Ветер швырнул в сторону из-под ног пару рыжих листов каштана и обрывки моей души.

— Я же правда люблю тебя! — прокричал мне вслед Финн, разрывая голосом то, что в груди оставалось.

А ум, как старая печатная машинка, выбивал с противным стуком по вискам его слова из кафе в ЛаФайет: «Я говорил Катрин, что контракт нужен! Такой темперамент…» А в затылке отозвалось азбукой Морзе: «Как он мог знать о моём темпераменте, если контракт был распечатан до нашего первого поцелуя?»

Я развернулась и глядя на бледного, как фаянсовый умывальник, Финна, проговорила тот же вопрос вслух:

— Что ты знал обо мне до нашей встречи?

— В смысле «до»? — хрипло спросил Финн.

— Контракт был составлен до того, как я пришла в Бель Руж.

Толстый режиссёр что-то прокричал в рупор от Эйфелевой башни. Финна передёрнуло. Мадам Беттарид смотрела на нас издалека невозмутимо, сложив на груди руки, Арина подпрыгивала вокруг неё, как бессмысленная болонка. Откуда-то нарисовался Дмитрий Макаров, мой главный «рабовладелец». Душу ураганом закрутило так, что изнутри царапало контуры тела песком, щебнем, сорванными крышами и обломками надежд. А Финн смотрел на меня растерянно, словно забыл слова песни на сцене.

— Говори! — прорычала я и сжала кулаки.

— В Лувре… — выговорил он.

— Что встретились мы в Лувре, я в курсе. Но там я с транспарантом не бегала: «Я врежу тебе по морде и пошлю к чёрту, если предашь». Так откуда?!

Финн сглотнул.

— Но ты же… — это она.

— Кто она?! — прокричала я.

— Нефертити.

— И?!

— А она посла… оставила меня… Эхнатона… Ну… И не захотела больше видеть. Если ты — это она, то…

— То значит нужно вести себя, как козёл, чтобы я послала тебя и в этой жизни далеко и надолго? Говори! — Я готова была его опять ударить.

Финн превратился в чёрную тучу.