Ей часто снились сны – теплые, влажные, когда она была не одна и это было так сладко. Что ж, теперь и Севы нет. Ну и ладно. Люда дернула резинку: волосы рассыпались по плечам. Стянула одежду. И вот она уже облачена в кружева и шелк. Да, беда и нужда – лучшие диетологи. Комплект оказался абсолютно впору. Ни одна лямочка, ни один шовчик не давили. От прохладных прикосновений шелка тело наполнилось сладкой истомой. Самое большое зеркало в прихожей, Люда надела туфли на шпильках и пошла в холл. Она смотрела на свое отражение, поворачивалась так и эдак и думала: не-ет, жизнь еще не кончена. Блондинка (ну почти – очень светлые русые волосы) и фигурка ничего. А уж белье – хо-хо. Дурачась, вытащила из шкафа норковое манто – подарок Севы на прошлый день рождения – голубая норка, мягонькая и легкая. Накинула на плечи, поставила одну ногу в изящной туфельке на подзеркальник, закурила воображаемую сигарету. Губы сердечком, дым колечком. Ну все, Тверская отдыхает. Первая б… на деревне.
Ей стало смешно. Надо быстренько вернуть себе человеческий вид, а то Наташка решит, что подруга надралась, не дождавшись ее. Она скинула шубу, и тут раздался звонок в дверь. Черт, не успела переодеться. Ладно, хоть похвастаюсь. Улыбаясь, распахнула дверь. На пороге стоял Игорь.
Немая сцена. То есть не сразу немая: Игорь начал что-то говорить:
– Извините, меня мама просила… – и замолчал.
Люда тихо ойкнула. Ноги вдруг стали ватными, во рту пересохло, а когда взгляд его, обежав все ее тело, вернулся к едва прикрытой шелком груди, она с ужасом почувствовала, как напряглись под кружевом соски. Мужчина вдруг сделал шаг вперед, и Люда, испугавшись, отпрянула назад и захлопнула дверь. Щеки горели и коленки дрожали, пока она, прыгая на одной ноге, натягивала джинсы. Снова звонок. Так, черт с ним, с лифчиком, свитер на голое тело. На пороге стояла Наташка с тортом, а за ней маячил Игорь.
– Привет, подруга! А что это у тебя мужик такой растерянный под дверью мается? Вышла из лифта, а к двери и не подойти – стоит как пень. Думала, может, маньяк какой. Ну да не с нашим счастьем…
Она сунула Людмиле в руки торт, сбросила куртку и пошла в ванную, но заметила все: и пунцовые щеки подруги, и смущение молодого человека, который, словно извиняясь за что-то, сказал:
– Я не хотел вас напугать, простите. Маме нужна лаврушка.
– Сейчас. – Людмила метнулась в кухню и обратно, подала пакетик.
Его протянутая навстречу ладонь вдруг сомкнулась у нее на запястье.
– Через порог не передают, – сказал Игорь, делая шаг вперед. Он оказался так близко, что Людмила ощутила запах его туалетной воды – горьковатый цитрусовый аромат, – склонив голову, он коснулся губами ее запястья, забрал из разжавшихся пальцев пакетик и вышел, закрыв за собой дверь.
Из состояния глубокого ступора Людмилу вывел голос Натальи:
– Эй, подруга, очнись. Черт, я смотрю, у тебя тут жизнь бьет ключом. Рассказывай, а то я сейчас описаюсь от удивления.
Пока Люда рассказывала, подружки прикончили бутылку шампанского и почти полную бутылку мартини. Порядком захмелев, обе хихикали, вспоминая визит Игоря за лаврушкой.
– Да-а, Милка, ну ты дала. – Наталья вытянулась на кровати.
Люда сидела на краешке, плоховато соображая, но чувствуя, что подруга целиком и полностью одобряет все ее действия.
– Нет, правда, ты молодец. Я от тебя такой прыти не ожидала – такая ты в последнее время стала… пушистая. А тут… ну просто Пеппи Длинныйчулок. Так что ты была права – на фиг тебе Петр? Найдешь себе какого-нибудь бизнесмена… Богатого!
– Был уже один, ты забыла? – усмехнувшись, спросила подруга.
– Кто? – Наташка хлопала глазами.
– Да Сева же!
– Черт… и правда. Ну и ладно! Тогда, тогда – политика! А что? Хочешь депутата? Нет? Ну и ладно… – Наталья осушила бокал и продолжала: – И мордашку тебе классно расписали. Может, мне тоже что-нибудь себе нарисовать?
– Тебе-то зачем? Брови вон свои – черные. И губы – никакая помада не нужна.
– Ara, губищи у меня – как у негра. – Наташка засмеялась. – Нет, я не про лицо. Может, розочку на каком-нибудь интересном месте.
– А муж что скажет?
– Муж – объелся груш. Известно что. Скажет: сдвинулась ты, мать, на старости лет. И пойдет практиканток щупать.
– Да ну, перестань. Сережка тебя любит, и не нужны ему практикантки… И ты забыла о нашем решении – мы с тобой еще очень даже молодые.
– Да уж. Как наш замглавного подъезжать начнет, пожалеешь, что не кривая, не косая и не старая.
– Достал?
– Ох, не то слово. Ну почему – чем меньше мужик, тем его больше тянет на такую версту коломенскую, как я?
– Скажешь тоже – «верста». Да ты у нас почти модель! Ноги у тебя – небось все практикантки завидуют.