Новая жизнь Димки Шустрова

Вот это Любчик! Димка из любопытства пощупал у друга мускулы. Точно: с прежними, как месяц назад, не сравнить! А что же к концу лета будет!

— Брюшной пресс попробуй, — сказал Любчик.

Димка пощупал его тощий живот.

— Ничего? — спросил Любчик.

— Может, камней наглотался? — пошутил Димка.

— А ты обратил внимание? — сказал Любчик. — Почти все космонавты небольшого роста… Но это не правило, — быстро добавил он. — Шаталов высокий, Джанибеков. Так что, если я и вырасту, — улыбнулся он, — страдать не буду. Между прочим, нажимаю на морковку. В ней витаминов — уйма!

— Будешь длинный, как морковка, — засмеялся Димка.

— Поглядим, — вздохнул Любчик и, будто случайно, как о пустяке, заметил: — В пятницу уезжаю.

— В пятницу? — переспросил Димка. — В эту?

— Через три дня. На море. В Алушту. Маме дали отпуск. Я ведь говорил тогда.

Верно, говорил. И все-таки Димка удивился этому не меньше, чем рекордному подтягиванию Любчика на турнике. Как-то очень уж неожиданно. Вышло так или нарочно говорить не хотел? Но выяснять подробности Димка не стал. И какое это имеет значение? Главное, что уезжает. На море. И Лизюкова на море. Алушта и Мисхор. Рядом, наверно…

— А ты в лагерь? — спросил Любчик.

Димка кивнул и, переборов себя, стал в стойку «смирно», зычно скомандовал:

— Слева по порядку номеров рас-считайсь!.. А может, и не поеду. Бабушка против… И вообще… «Сказать, что ли? — подумал Димка. — Ладно, я не такой зажимальщик, как ты». И вообще, скоро, наверно, все у нас изменится. Мама так и сказала: выхожу замуж.

— За того? За Сомова?

По тому, как быстро Любчик это спросил, Димка понял: он сильно удивлен.

— За него. А что?

Любчик не ответил, только губами как-то сделал, но Димке и это не понравилось. Радости мало, а все равно Любчику нечего губы кривить. У него-то есть отец, чего беспокоиться. А тут… хоть такой будет. Что ж, если на другого не повезло…

В это время зазвонил телефон, Любчик взял трубку и, послушав, протянул ее Димке.

— Сын, — услышал Димка голос матери, — поднимись домой.

— А зачем?

Но мама трубку уже положила.

Димка вышел на лестничную площадку, но не к себе наверх побежал, а сначала к почтовым ящикам. Прошло уже две недели, как уехала Марина. Однако за дырочками почтового ящика квартиры номер 26 темнела пустота. «Только пообещала», — подумал Димка.

Едва он открыл дверь и переступил порог комнаты, как в груди у него сделалось пусто, словно в почтовом ящике, в который минуту назад Димка заглядывал. На столе лежала счетная машинка.

— Ты не знаешь, откуда под старыми газетами взялась эта вещь? — спросила Надежда Сергеевна и показала на машинку.

К такому вопросу Димка не был готов. Он-то решил, что в их квартире нет более надежного места, чем в верхнем шкафу, куда сто лет никто и не лазил. А вот мама раскопала… Но, раз бабушка не призналась, и ему надо молчать.

— Не знаю, — пожал он плечами.

— До чего же интересно! Никто не знает! Может, Дымка спросить? Вдруг он арифметические задачки по ночам решает?.. Нет, я вас спрашиваю, — возвысила голос Надежда Сергеевна. — Что это за детектив? Димка, ведь вижу — глаза-то опустил. Отвечай.

Но Димка тоже не хуже партизана: хоть и под ноги смотрит, а молчит.

— Остается милицию пригласить. С собакой… Ты что, — мама взяла Димку за густой каштановый чуб, приподняла голову, — украл ее? Я спрашиваю!

— Надюша, — жалобно сказала бабушка, — да отпусти ты его. Больно, небось.

— Потерпит. Мужчина. Хватило смелости украсть, пусть наберется мужества и признается. Где своровал? В магазине? В школе?

— Ничего не своровал, — наконец глухо выдавил «мужчина».

— Дальше!

Мохнатый Дымок, не пожелавший присутствовать при этой сцене, наверняка слышал из кухни тяжкий вздох младшего Шустрова.

— Так, — сказала Надежда Сергеевна, — хорошо вздохнул. Выразительно. А дальше?

— Что дальше? — Димка освободил чуб из руки матери. — Отец мне дал.

— Федор? — с угрозой протянула Надежда Сергеевна. — Федор дал?!

— Подарил, — дернув плечом, уточнил Димка. — А что, не имеет права?

— Ты, Надежда, утюг горячий, простынь! — вступилась за внука и бывшего зятя Елена Трофимовна. — Ну и что — ребенку своему подарил. Знала я. А тебе радоваться бы надо…

— Ах, и ты знала! — изумилась Надежда Сергеевна. — И молчала!.. Да что же тут происходит? Заговор, предательство в доме!

— И не говори таких слов! Не говори! — вскинулась Елена Трофимовна. — И Федора ругать не смей! Уж с твоим-то Сомовым не сравнить. Ишь, разбойник! Дорожку перед тобой расстелил. Слесарь-токарь! Все знаем! Кто такой и где проживает!..

Еще больше изумилась Надежда Сергеевна. Руки у груди замерли, круглыми глазами на мать смотрит. А Елена Трофимовна, как пробудившийся вулкан, уже не могла да и не хотела сдерживать всего, что накопилось в ней и клокотало в последние недели.

Ее бурная речь продолжалась не менее десяти минут. Тогда-то перед изумленной Надеждой Сергеевной и открылась во многих подробностях картина домашнего, как она выразилась, «заговора и предательства».

После этого Надежда Сергеевна села на диван и довольно долго пребывала в глубоком раздумье. Наконец она приняла решение: