Новая жизнь Димки Шустрова

Столовая помещалась за углом цеха. И трех минут не прошло, как Димка уже сидел у окна за квадратным столиком и держал перед собой две ложки и две вилки.

Скоро и дядя Володя появился с подносом. Поставил по тарелке с борщом, по шницелю с маслянисто блестевшими макаронами. И кисель, который Димка больше всего любил, — вишневый.

Порция борща была великовата — Димка понял, что и половины не одолеет. Он не спешил, солидно, как и Сомов, набирал в ложку розовый, в желтых блестках, борщ, прикусывал ноздреватый пшеничный хлеб.

На них с веселым уважением поглядывали из-за соседних столиков. А худощавый мужчина с редкими, зачесанными набок волосами, желая сказать Сомову приятное, кивнул на Димку:

— Рабочее пополнение кормим, Владимир Иваныч?

— Кормим, Сергей Сергеевич, — просто сказал Сомов.

Сидевший рядом с Сергеем Сергеевичем дядька с широким лицом покривил мясистые губы:

— А не рано ли, Владимир Иваныч? Ребятенку-то, поди, нет и тринадцати?

Сомов прожевал хлеб и даже ложку на край тарелки положил:

— А потом-то, Егор Петрович, может и поздно быть. Я так думаю.

— А ты, Петрович, улыбочку-то спрячь, — сказал его сосед. — Оно, может, и рано, да хуже не будет. Вот во дворе у нас оболтусы есть — борода в аршин уже, а от работы бежит, как собака от палки. Кто виноват? Может, мы сами и виноваты? Все готовенькое им подсовываем — ешьте вкусненько, пейте сладенько. Да слова, как ты, Петрович, говорим: рано, рано, пусть погуляют. А теперь за голову хватаемся: как его, оболтуса, к полезному делу приучить?

Все с одобрением слушали речь худощавого, а Сомов сказал:

— Спасибо, Сергей Сергеич… — И добавил, обведя всех веселыми глазами: — Я, ребята, поверите, первый раз напильник в руки взял в семь лет.

— Ну, это уж, Иваныч, ты малость подзагнул! — засмеялись за столиками.

Сомов и сам рассмеялся, взял ложку и принялся есть.

Димка тоже обрадовался, что Сергей Сергеевич отбрил толстогубого.

«И правильно, — думал он. — Сказал бы мне теперь дядя Володя не делать крокодила или прогнал бы сейчас из цеха, разве мне хорошо было бы? А сколько Алена делает! И стирает, и на кухне, и цветы, и куры, и в магазин ходит… Чепуху говорит этот Петрович! Пусть своему сынку не дает ничего делать, а за других нечего расписываться!..»

Поели они, вышли на солнечный заводской двор, и дядя Володя вдруг сказал, будто сам удивляясь:

— Спасибо, сынок.

Димка удивился вдвойне:

— Мне спасибо? За что?

— За обед.

Димка опять ничего не понял.

— Шпильки-то изготовил? Пять штук. По скольку там нормировщик расценит — не знаю. А обед-то себе да и мне, может, и заработал.

Путевка в лагерь

В тот вечер у Димки только и разговору было, что о заводе. Маме всю дорогу в трамвае рассказывал, — Надежду Сергеевну они подождали в сквере, неподалеку от редакции газеты, — потом Алене. Потом рассказал, о чем беседовал со своим тезкой — двухметровым баскетболистом.

Веселый оказался парень. На финальную встречу пригласил. С победителем зоны будут играть. Встреча — через две недели.

— Пойдем? — спросил Димка и посмотрел на всех — на маму, на дядю Володю и Алену.

— С удовольствием, — сказал Сомов и тоже посмотрел на маму.

Но мама сказала:

— Дима, какая встреча? Ты же в лагере будешь!

Вот тут Димка действительно запечалился:

— А как же крокодил? И завод…

— Ну при чем тут завод? — пожала плечами мама.

— Мастер мне велел, чтобы я опять приходил. Дядя Володя, ведь правда?

— Был такой разговор, — подтвердил Сомов.

— У них рабочих не хватает, — объяснил Димка. — В отпуске шесть человек.

— Ты что же, — удивленно уставилась на сына Надежда Сергеевна, — работать на заводе собрался?

— Ага, — кивнул Димка.

— Володя, объясни мне, я что-то не совсем понимаю.

Сомов объяснил. Даже частично привел горячую речь Сергея Сергеевича, которую тот произнес в столовой.

— Наденька, не ругай нас, — сказал он. — Ну походит Дима немного, поглядит, руками чего-нибудь сделает. Ему только польза. И мне приятно. Диме там все рады, хорошо приняли. И помощь опять же. Вот сегодня на обед заработал. Дима, понравилось тебе на заводе?

— Очень понравилось! — горячо подтвердил Димка, надеясь, что мама поймет и откажется от путевки. — Жалко, — добавил он, — что завтра суббота. А потом — еще целое воскресенье. — И Димка вздохнул.

— Я уши в месткоме прожужжала: нужна путевка, нужна путевка, — сказала Надежда Сергеевна. — Мне выделили ее, осталось только деньги внести, и вдруг… В какое положение вы меня ставите? Выходит — несерьезный я человек. Так? Дима, — тронула она сына за руку, — там же лес, речка, походы…

— Здесь тоже хорошо, — упрямо сказал Димка. — И речка недалеко. И ребята в футбол играют. Я видел. И крокодила не доделали…

— Без ножа режете. Бессердечные! — Надежда Сергеевна нахмурилась.

И вдруг Владимир Иванович встрепенулся. Быстро подошел к ней, взял под локти и, подняв, поставил на стул.

— Это мы-то бессердечные? Без ножа режем? Опомнись, Наденька. И улыбнись. Сейчас же улыбнись!

Надежда Сергеевна не выдержала, улыбнулась, в точности, как и на фотографии, и соскочила на пол.