Новая жизнь

В ожидании автобуса, который увезет меня из этого маленького городка на краю света к гомону и давке мегаполиса, к рекламе сигарет, бутылок газировки и свечению экранов телевизоров, я бесцельно бродил по улицам. Так как у меня больше не осталось надежд и желаний постигать смысл и единство реальности мира, книги и моей жизни, то сцены повседневной жизни, среди которых я оказался, прогуливаясь по улицам, ничего мне не подсказывали. Я наблюдал через открытое окно за тем, как ужинала семья, собравшаяся вместе за столом. Вы, конечно, тоже представили, как они выглядели. Из плаката на стене мечети я узнал, когда начнутся курсы по изучению Корана. В кофейне за изгородью я заметил, что турецкая газировка «Яблочко» здесь все еще сопротивлялась натиску кока-колы, «Швепса» и «Пепси», но не придал этому значения. Я наблюдал, как мастер ремонтировал колесо перед своим магазином велосипедов в свете витрин, а его друг бродил вокруг него с сигаретой в руке и болтал с ним. Почему я решил, что они друзья? Может быть, они враждовали? В любом случае смотреть на них было не слишком интересно, хотя и не слишком скучно. Моим читателям, которые считают меня слишком пессимистичным, я скажу, что, сидя в кофейне за красивой изгородью, я почувствовал, что смотреть на них — гораздо лучше, чем совсем не смотреть.

Приехал автобус, и я покинул городок Сон-Пазар. По петляющей дороге мы поднялись в горы и, с тревогой слушая скрип тормозов, спустились вниз. Нас несколько раз останавливали на контрольно-пропускных пунктах, мы вытаскивали и показывали паспорта, демонстрируя их военным. Между тем горы и контрольно-пропускные пункты остались позади, наш автобус набрал приличную скорость и помчался, не сдерживаемый ничем, как сумасшедший, по широким и темным равнинам, а мои уши начинали различать печальные ноты старой, хорошо знакомой музыки в ворчании мотора и веселом, радостном щебетании колес.

Я сел в кресло номер тридцать семь и, развалившись — наверное, для того, чтобы прикоснуться к пустому креслу, где всегда сидела она, глянул на улицу, — я внезапно увидел темный бархат ночи, который выглядел некогда таким загадочным и притягательным, что казался бесконечным, как время, мечта, жизнь и книга. Возможно, я сел в это кресло из-за того, что автобус был последним из выносливых, крепких и шумных старых «Магирусов», на какие мы когда-то садились с Джанан; может, оттого, что мы ехали по разбитому асфальту, из-за чего колеса, совершая по восемь оборотов в секунду, издавали особый стон; а может быть, потому, что мое прошлое и будущее проявилось в серо-лиловых цветах фильма производства студии «Йешильчам»: влюбленные, неверно поняв друг друга, плакали. Я не знаю почему. Может быть, некая интуиция направляла меня, чтобы я в кажущемся хаосе случайностей сумел найти смысл, который не смог найти в жизни. Дождь, еще более грустный, чем я, закапал на стекла, и тогда я согнулся в кресле и отдался музыке воспоминаний.

Грусть усиливалась, а вместе с грустью усиливался дождь, превратившись ближе к полуночи в грозу, сопровождаемую ветром, вздымавшим наш автобус на воздух, и молниями того же цвета, что и лиловые цветы печали, распустившиеся в моем сознании. Старый автобус, в котором протекали все окна, а на сиденья лилась вода, проехал мимо заправки, расплывшейся в грозе, и грязных деревень, окруженных призраками воды, и, криво развернувшись, подполз к месту стоянки. Когда неоновая вывеска ресторана «Прекрасные воспоминания» омыла нас синим светом, усталый шофер произнес: «Обязательная остановка на полчаса».

Я собирался неподвижно сидеть в своем кресле и в одиночестве смотреть грустный фильм моих воспоминаний, но дождь, бивший в потолок «Магируса», настолько усиливал мою тяжелую тоску, что я испугался, что не выдержу. Я бросился на улицу вместе с пассажирами, подпрыгивавшими в грязи, прикрывая головы газетами и полиэтиленовыми сумками.

Я думал, что смешаться с толпой мне будет полезно; я собирался съесть суп, выпить молочного киселя, отвлечься осязаемыми удовольствиями мира и взять себя в руки, направив дальний свет моего разума на часть жизни, простиравшуюся передо мной, вместо того чтобы горевать, глядя на часть жизни, оставшуюся позади. Я поднялся по ступенькам, вытер волосы платком и вошел в ярко освещенный зал, где пахло топленым маслом и табаком, — тут я вдруг вздрогнул, услышав музыку.