— Такеши! — повышаю я голос. Прислушиваюсь. Только вода. Стучу в дверь. Что этот идиот может с собой сделать? Может вены вскрыть, например. Если грамотно сделает, то времени на спасение идиота совсем мало — минут пять. А если додумается бедро себе надрезать — то и вовсе нет. Но бедренные артерии расположены довольно глубоко, и никто из суицидников себе бедра не режет, рука дрогнет. Потому как чтобы самому себе такой глубокий порез нанести, это надо стальной волей обладать, а уж Такеши такого впечатления не производит.
— Такеши! — я стучу в дверь. Нет, уже не стучу — бью, колочу, ударяю. Дверь сотрясается, Такеши молчит, вода льется.
— Ну… — я оглядываюсь по сторонам. Ничего подходящего, никакого огнетушителя или там скажем пожарного топора на стенде. Придется импровизировать. Мысленно провожу линию на двери — там, где по моим представлениям находится защелка двери. Дверь не сказать, чтобы такая прочная — обычный пластик, да и защелки тоже не от медведя тут. Делаю шаг назад, примериваюсь, выдыхаю — Ха! И с силой обрушиваю прямой удар ногой чуть выше воображаемой линии защелки. Дверь вбивается внутрь душевой кабинки, во все стороны летят мелкие осколки пластика. Не обращаю внимания на это, мой взгляд прикован к лежащему на полу Такеши. Тот лежит в расстегнутой на груди рубашке, с бинтами, виднеющимися в разрезе, в своих черных брюках и да — босиком. Взглядом ищу расплывающиеся пятна крови, лезвие бритвы на кафельном полу, разрезы на руках… или ногах, на шее… но ничего не вижу. Склоняюсь над ним, не обращая внимания на льющуюся сверху воду и быстро проверяю его руки и шею. Чисто. Ноги — проверяю брюки, есть ли разрезы. Нет. Становится холодно и я выключаю чертову воду, которая барабанит по спине и мешает думать. Одежда противно липнет к телу. Я проверяю пульс и дыхание. Жив, чертяка, только сознание потерял… кровь! Вместе с последними струйками воды в сток тянется красная нитка — откуда-то из-под Такеши! Он все-таки… ну засранец, как он себя порезал?! Где?! Неужели все-таки разрез внутренней поверхности бедра? В голове тотчас вспыхивает возможный сценарий — Такеши стянул с себя брюки, идиот суицидальный, разрезал себя там, а потом натянул брюки и сел помирать… а кровь смыла вода…
Пока в голове крутятся вариации на тему «какой же он идиот» — я лихорадочно стягиваю с Такеши брюки, осматриваю его бедра, не нахожу ничего, стягиваю трусы и …
— Так… — говорю я, разглядывая Такеши без трусов. Нет, я мог ожидать всякого. Например, что он себе член отрезал и кровью истекает сейчас. Могло быть? Могло. Бывали такие вот случаи в мировой истории на почве полового помешательства. Или у него могло быть два члена, например. Или такой здоровенный как у звезды adultvideoиндустрии… но вот что никакого члена у Такеши вовсе нет… и что к внутренней поверхности его белых трусов была прилеплена прокладка — я не ожидал.
Такеши открывает глаза и некоторое время смотрит на меня, потом на свои штаны, которые лежат рядом. Потом на трусы у меня в руках. И начинает кричать. Высоким, девичьим голосом. Опять теряет сознание. Как можно потерять сознание во время крика? Наверное можно, я не специалист. Стою над Такеши с ее трусами в руках и напряженно размышляю над дилеммой — надеть на нее трусы, или нет? В конце концов они все равно уже мокрые… менять придется.
Я иду в «гостиную». Мне нужна Сора. Сора — она мой моральный компас в этом море неопределенности, я уже понял, что она скорее умрет, чем совершит недостойный поступок. Потому за определением что тут морально, а что — аморально и где всему этому пределы — я иду к ней.
— Сора-тян — говорю я ей и тяну за рукав в сторонку. Говорящая с ней Юрико делает рот буквой «О» и понимающе кивает. Понимает она. Ни хрена вы не понимаете, думаю я, знали бы вы.
— Соря-тян — я продолжаю тянуть ее в коридор. Она хмурится, но идет за мной. Останавливается она только тогда, когда мы приходим к душевым.
— Я бы хотела тебя сразу предупредить, Кента-сенсей — говорит она, слегка краснея и глядя на дверь в душевую: — я берегу себя для будущего мужа. То есть, я конечно польщена твоим предложением, но…
— Ой да ладно тебе! — я отрываю дверь и вталкиваю туда Сору. Тренированная, волевая, всегда готовая к поединку и неожиданной атаке девушка вдруг теряет равновесие и конечно же — падает на пол. Пиджак распахивается, его полы разлетаются в стороны, и она издает какой-то совершенно женский писк, закрываясь руками. Я смотрю на это все и качаю головой. Ну чисто, барышня в беде, как будто не она недавно пыталась меня по ангару боккеном гонять. И где у нее переключатель из «безжалостная воительница» в «очаровательная в своей беспомощности» находится? Должна быть кнопка, да.
— П-по крайней мере не так грубо! — говорит она, лежа на полу и отворачивает голову в сторону, ее щеки пылают алым, а дыхание прерывисто: — у меня это в первый раз… так что…