Новая жизнь

Я должен был соединиться с моей Джанан в Стамбуле, но прежде чем исчезнуть из особняка, находившегося в центре сопротивления Великому Заговору, я решил повидать напоследок Доктора Нарина, что безусловно полезно для моего будущего, для нашего с Джанан будущего. Он сидел за столом, чуть поодаль от шелковицы, с книгой в руках; он ел с аппетитом виноград и смотрел на холмы, где мы вместе гуляли.

Безмятежные, как люди, владеющие временем мира, мы говорили с ним о жестокости жизни; о том, как природа управляет судьбой человека; как концентрированная идея, именуемая временем, исподволь учит человеческую душу спокойствию и безмолвию; о том, что человек безвольный и нерешительный никогда не сможет ощутить вкус этих спелых виноградин; о высокой сознательности и желании, необходимых для постижения сути настоящей жизни, свободной жизни; о том, кем следует считать скромного ежика, пробиравшегося мимо нас с шуршанием, — знаком порядка во Вселенной или демонстрацией хаотичной случайности. Вероятно, убийство человека делает человека убившего зрелым; я сумел соединить восхищение, которое вызвал у меня Доктор Нарин, с сочувствием и терпимостью, появившимися из глубин моей души. Поэтому, когда он предложил мне после обеда сходить на могилу его сына, я сумел вежливо, но решительно отказаться, не обидев Доктора Нарина: столь насыщенная событиями, утомительная неделя сильно измотала меня. Я должен побыстрее вернуться домой, к моей жене, отдохнуть, собраться с мыслями и решить, стоит ли брать на себя ту большую ответственность, которую он предлагал.

Когда Доктор Нарин спросил, была ли у меня возможность испытать его подарок, я сказал, что опробовал «вальтер» и остался очень доволен; вспомнив о часах «Серкисов», которые носил в кармане уже два дня, я достал их. Я сказал, что это знак уважения и восхищения одного торговца с разбитыми надеждами и выпавшими зубами, и положил часы рядом с миской золотистого винограда.

— Эти обиженные продавцы — несчастные, ничтожные и слабые люди, — заметил Доктор Нарин, едва взглянув на часы. — Они хотят жить той жизнью, к которой привыкли, хотят хранить свои любимые вещи. Поэтому им нужен такой человек, как я, поскольку я даю им надежду на справедливый мир! Как безжалостен мир, вознамерившийся уничтожить нашу жизнь, наши воспоминания! Когда вернешься в Стамбул, подумай, что ты можешь сделать для этих разочаровавшихся в жизни людей, а потом принимай решение.

Я представил, как я немедленно отыщу Джанан в Стамбуле, уговорю ее, привезу сюда в особняк, и мы будем жить долгие годы в сердце Великого Контрзаговора…

— Прежде чем вернуться к своей очаровательной супруге, — добавил Доктор Нарин тоном французского маркиза из дешевого переводного романа, — избавься от этого лилового пиджака, хорошо? Он делает тебя похожим на убийцу, а не на героя.

Я сразу же поехал в Стамбул на автобусе. Маме, открывшей мне дверь во время утреннего азана, я не стал рассказывать ни о Чудесной Стране, ни о невесте-ангеле.

— Больше никогда не бросай мать! — сказала она, включая колонку, чтобы налить в ванну горячей воды.

Мы молча позавтракали, как раньше, мать и сын. Я понял, что мама, как многие матери, чьи сыновья влезли в политику или в религиозные организации, молчит, она боится, что я поддался какой-то тем мой силе, боится расспрашивать меня, боится моих ответов. Когда быстрая, легкая и подвижная мамина рука на мгновение задержалась рядом с банкой кизилового варенья, я заметил темные пятна на ней и подумал, что вернулся к прежней жизни. Может ли жизнь продолжаться, словно ничего не было?

После завтрака я сел за стол и долго смотрел на книгу, лежавшую открытой там, где я ее оставил. Но то, что я делал, нельзя было назвать чтением, я словно вспоминал о чем-то, словно чувствовал какую-то боль…

Я собирался выйти из дома, чтобы пойти поискать Джанан, как мама преградила мне путь:

— Поклянись, что вечером вернешься домой.

Я поклялся. Я клялся два месяца подряд, каждый раз, когда утром выходил из дома. Джанан нигде не было. Я ходил в Нишанташы, бродил по улицам, ждал ее перед дверью, звонил в дверь ее квартиры, ходил по мостам, садился на паромы, ходил в кинотеатры, звонил по телефону, но не узнал ничего. В конце октября начались занятия, и я убедил себя, что она появится в коридорах Ташкышла, но она не пришла. Я целыми днями бродил по факультету, иногда выбегал из аудиторий, решив, что, промелькнувшая мимо двери в коридор тень напоминает ее. Иногда я входил в какую-нибудь пустую аудиторию, окна которой выходили на парк и стоянку маршрутных такси, и задумчиво наблюдал за дорогой и прохожими.