Новая встреча. Неизданные беседы

Он говорил о писателях, которые, помимо написанных книг, смогли выразить себя также — и даже в большей степени — в разговорах, он говорил о таких писателях, как Педро Энрикес Уренья[2], Кансинос Ассенс[3] и Маседонио Фернандес[4]; но наши диалоги с ним хорошо показали: его манера говорить тождественна манере его письма, к ведению диалога он подходил с изумляющей нас меркой литературного произведения. «То, что мы сейчас говорим, фиксируется, значит, наш разговор является одновременно и устным, и написанным; пока мы ведем диалог, мы пишем», — говорил он.

Тональность его голоса отражала работу его ума; и он добавлял: «Не знаю, смогу ли я в своей жизни написать еще хоть какое-либо эссе, вероятно, что нет, но может быть, я напишу его достаточно необычно — так, как это делаем сейчас мы с вами вдвоем».

Таким образом, диалог для Борхеса последних лет оказался подходящей формой для того, чтобы он смог выразить суть литературы как он ее понимал, — а также, с высоты своих лет, и суть мистической реальности, — и донести свои мысли до всех благодаря общению с журналистом, что был младше него на полвека.

Во время бесед юмор Борхеса проявлялся разнообразнейше — в нем звучали и нотки скептицизма, и нотки надежды. Пометки «смеется» либо «оба смеются», как увидит читатель, появляются в этой книге достаточно часто.

Силой притяжения во время всех разговоров была душа Борхеса, и это сделало возможным подлинную встречу с ним самим и со всемирной литературой, которой была посвящена вся его жизнь.

Апрель 1998 года

[Борхес — в нас, мы — в Борхесе]

Эти беседы происходили четырнадцать лет назад, и вот я снова встречаюсь с ними, снова слышу голос Борхеса, снова я изумлен, как и тогда; нет, более, чем тогда; записи включают в себя и наши беседы, которые мы вели в последние дни общения, в 1985 году; данные диалоги можно назвать дважды неизданными: в большинстве своем они затрагивают темы, которых прежде мы никогда не касались, и никогда прежде они не были собраны в книгу.

В этих диалогах Борхес предстает настолько в полном виде, что встреча с ним мне представляется невероятной; неразрывно соединились его голос, его ум, его воображение. Заново привыкая к ощущению его присутствия, я вспомнил его слова из нашего первого диалога о Йейтсе: «Ранен, ранен красотой».

Нас всех ожидает новая встреча с Борхесом, со своеобразием его мышления, его восприимчивости; с его неистощимой страстью к литературе, с его этическими пристрастиями, с его возвышенным восприятием всего окружающего.

В данном случае новая встреча является итогом всех встреч, которые уже состоялись и которые мы продолжаем во времени: Борхес — в нас, мы — в Борхесе. Он любил говорить: «Когда мы читаем Шекспира, мы сами — хотя бы на мгновение — становимся Шекспиром». Читая эти диалоги, сохраненные временем, мы все станем, хотя бы на мгновение, Борхесом.

Освальдо Феррары

Буэнос-Айрес, ноябрь 1998 года

1. Первая беседа, 9.3.1984

Освальдо Феррари: Итак, Борхес, мы начинаем цикл радиобесед, и первое, что я хотел бы спросить: как вы себя чувствуете перед микрофоном, вы, кто привык выражать себя в тишине и одиночестве над листом бумаги?

Хорхе Луис Борхес: Чувствую, что немного нервничаю. Но ведь человек проводит свою жизнь в беседах, и сейчас мы, вы и я, ведем беседу. Письмо — случайность, а речь возникла неизбежно, разве нет?

Конечно. Но считаете ли вы, что диалог для писателя — естественная форма…

Да, полагаю, что да; к тому же в чем заслуга Платона, если не в том, что он изобрел диалог?

Разумеется, но в отличие, например, от музыкантов и художников…

Что же, у них иные способы выразить себя, а я ограничен… словом. Но любое написанное слово, в конце концов, не слишком сильно отличается от слова произнесенного.

О нашем времени говорят как о времени аудио- и видеообщения, как о форме общения, которое предполагает присутствие слушателя. Когда вы пишете, вы ощущаете присутствие читателя?..

Нет, нет, когда я пишу, я делаю это, словно… словно отдыхаю… мне нравится писать. Это не значит, что я верю в ценность того, что пишу, это значит, что мне доставляет наслаждение писать. Иными словами, если бы я был Робинзоном Крузо, я бы, наверное, писал и на необитаемом острове.

Ясно.

Не думая о читателях.

Не думая о читателях…