Новая встреча. Неизданные беседы

«Он был вольнодумцем, однако каждый вечер непременно читал „Отче наш", как обещал матери, уезжая в Монтевидео…»

Это — черта автобиографическая: я обещал маме[38]читать перед сном «Отче наш» и делал это каждый вечер. Получается, что я, весьма бесцеремонно, вторгся в выдуманную судьбу Авелино Арредондо. (Смеется).

Неожиданное саморазоблачение, Борхес. (Смеется.)

Целомудренное саморазоблачение.

Читаю дальше: «Нарушить сыновнее обещание он не решался, опасаясь, что это может принести ему неудачу…»

Конечно, суеверие. Но ведь оно не противоречит образу Авелино Арредондо.

Разумеется, нет; и кроме того, это мало-помалу вводит нас в курс дела.

А я, помимо всего прочего, хотел, как это принято, дать характерные черточки того времени.

Но читаю дальше: «Он знал, что назначенный час наступит утром двадцать пятого августа. Знал точно, сколько дней остается до того срока. Когда же срок настанет, течение времени прекратится, вернее, будет уже безразлично, что произойдет потом…»

Когда ждешь — всегда состояние такое. Когда я оказываюсь в Европе, то думаю: «Вот вернусь в Буэнос-Айрес…» А сейчас думаю: «Был бы я в Италии… был бы я в Японии…» — так, словно будет безразлично, что произошло бы потом. Когда кто-либо ждет… нет, не так… когда мужчина ждет женщину, он думает: «Лишь бы она пришла» (оба смеются), а что будет потом — ну какое это имеет значение?!

Читаю дальше: «Он ждал этой даты, как ждут счастья или освобождения. Он остановил свои часы, чтобы не смотреть на них постоянно, но каждую ночь, услышав двенадцать глухих ударов колокола, отрывал листок календаря и думал: „Одним днем меньше"…»

Так делал один мой друг, он был врачом в Ла-Пампе[39],— ожидая, когда пройдет какой-либо определенный срок, он отрывал в полночь листок календаря. Иначе говоря, я не придумал ничего (смеется), все мне было подсказано жизнью; да и что другое может делать человек, считающий дни?!

(Смеется.) Но жизнь вам подсказывала для этого рассказа чрезвычайно важные детали. Итак: «Сперва…»

Мне очень любопытно слушать ваше чтение, я ведь не помню, что произойдет дальше; этот рассказ я написал уже так давно…

Мы приближаемся к важному моменту:

«Сперва он пытался установить некий распорядок дня. Пил мате[40], курил сигареты, которые сам набивал, читал и перечитывал определенное количество страниц, пробовал разговаривать с Клементиной, когда она приносила на подносе еду, повторял и дополнял будущую свою речь, прежде чем погасить свечу. Беседовать с Клементиной, женщиной пожилой, было не очень легко — все ее помыслы и воспоминания были о деревне, о деревенской жизни.

Были у нее также шахматы, и он разыгрывал как попало партии, даже не доводя их до конца. Одной ладьи не хватало, он заменял ее пулей или винтеном…»

Упоминание о пуле — здесь очень кстати, оно подготавливает читателя к финальному выстрелу.

Без сомнения.

А винтен — это деталь типично уругвайская; в Уругвае медную монету называют винтен, у нас такого слова, кажется, нет.

Но вам, Борхес, надо объяснить, куда приведет нас упоминание о пуле и кому эта пуля предназначена.

Пуля предназначена президенту республики…

Президенту Восточной республики Уругвай.