Новая Шехерезада

Притащили какой-то портрет, нарисованный карандашом, — карикатуру, попросту говоря, — поставили перед ним склянку пива, картошину — и просто падали со своих табуреток от хохота. Смотрела я на них: ну просто дети, разве можно в их возрасте такими несерьезными быть?

Потом стала я всматриваться в портрет — и что-то очень знакомое в нем мелькнуло, — здорово было нарисовано, надо сказать.

— Скажите, — наконец не удержалась, — а его... не Семен Семеныч зовут?! — узнала спасителя своего, который ногу мне спас!

Тишина наступила — все изумленно глядели на меня.

— Да-а... шустрая нимфочка! — наконец, седой произнес.

— Вот тебе и провинциалочка! — Феликс сказал.

— Да он вроде бы тоже откуда-то... — произнес хилый.

— Так что же — он ваш начальник? — оглядела я их.

— У нас нет начальников! — хилый сказал.

— Ну ясно, — оглядела его. — Вы — вольные художники! А все же...

Стала расспрашивать я их и выяснила, что Семен Семенович через час явится сюда собственной персоной, с новым заказом!

— Ясненько! — говорю. — Ждите меня — я сейчас! Все будет тип-топ!

Домыла свое окно — слава богу, что никто не залез, почти час открытое простояло! — подогрела быстро воду: вымыла голову, оделась скромненько, но чистенько, прибежала туда.

— Все хорошеешь! — седой буркнул.

Чувствовалось, что нервничали они перед приходом шефа, поэтому разговаривали друг с другом... не всегда ровно. Наконец — звонок: мощный, властный, сразу чувствуется — хозяин идет!

Вошел Семен Семеныч — впялился в меня, но чувствуется, что не узнает. Да и я с трудом узнала его — совсем важный стал, представительный.

— Семен Семеныч! — наконец говорю. — Помните хромоножку?

В глазах — недоумение, даже испуг, потом вдруг — радость — вспомнил!

— Ах ты хромоножка моя! — обнялись, поцеловались. — Ну как ты? Как ножка твоя?

— Отлично! — говорю. Ножку свою показала. Рассказала ему, что и как, — ну, естественно, не так, как все было, — сказала, что приехала поступать, не выдержала, хожу на курсы, и хотела бы пока интересную работу — желательно что-нибудь связанное с искусством.

— Ну ясно! — Семен Семеныч твердил. — Ну ясно — уж землячку не брошу! — Снова мягкий стал, домашний, как тогда, когда по соревнованиям с нами таскался.

Сказал, что работает здесь теперь, в Управлении культуры, занимается тем, что кормит вот этих, как он сказал, разгильдяев.

— Что б ты делал без этих разгильдяев? — Феликс проворчал.

— Так может, раз уж зашла о нас речь, поговорим о делах? — жестко хилый произнес.

Чувствовалось, что именно он, а не седой здесь главный.

Семен Семеныч медленно повернулся к нему, поглядел на него совсем другим уже, тяжелым взглядом.

— Ну что ж, поговорим, — медленно произнес, — и предупреждаю, что разговор будет не из приятных!.. А ты, землячка, иди — черкни только адресок, через недельку покалякаем!

Написала я адрес свой, сунула ему в кармашек, поцеловала в лысину, как он любил.

— Семен Семеныч! — сказала. — Это отличные ребята! Я хочу, чтобы все у них было тип-топ! Ясно? — и ножкой топнула.

— Слушаюсь! — Семен Семеныч шутливо вытянулся и снова тяжелый взгляд на хилого перевел.

Выскочила я — довольно хмурыми взглядами меня хозяева проводили.

Часика через три заглянула я к ним — интересно, выполнил ли Семен Семеныч мое указание?

Феликс совсем очумелый мне открыл.

Кивнул только: «Ага!» — и внутрь ушел.

А там работа кипела — делали, как выяснилось, макет украшения города к какому-то празднику — кажется, к Дню строителя. Какие-то кубы устанавливали друг на друга, раскрашивали, — работали слаженно, четко, а среди них Семен Семеныч метался — тоже запаренный, в жилетке:

— Ребятушки! — вопил. — Не дайте пропасть! Не погубите! Дети, семья! В золоте будете купаться — это я, Парфенов, вам говорю!

Но те и так работали как черти: резали, клеили, рисовали, — абсолютно без слов друг друга понимали — просто с восторгом я смотрела на них.

Потом уже ночью заглянула к ним, сделала чай. Парфенова не было, а ребятки, как призраки уже, мотались по мастерской, в синеватом свете дневных ламп, кто голый по пояс, кто в рваной футболке, — и все клеили, рисовали.

— Успеваем! — седой прохрипел.

Потом я уже утром к ним зашла, часов в одиннадцать, — воскресенье было. Все на стульях. Полная неподвижность. Молчание. Головы повешены.

— Ну что, орёлики, приуныли? — бодренько говорю.

— Да так. Ничего особенного, — седой голову поднял. — Сейчас звонил твой Семен Семеныч — сказал, что оформление не потребуется, есть указание, ввиду невыполнения какого-то плана, встретить праздник в скромной, сдержанной манере. Вот так.

— Ну и что же будет? — поглядела на их изнуренные лица.

— А ничего! — Феликс руками развел.

— И не заплатят?

— А за что же? — хилый усмехнулся. — За это?

Посмотрел на нагроможденные картонные кубы.

— Действительно! — Феликс произнес.

И стали вдруг снова дико хохотать, потом Феликс пнул один куб, хилый отшиб — начали куролесить, радостно вопить. Смотрела я на них — ну просто малые дети! Ну разве можно так жить взрослым мужикам — надеяться неизвестно на что, зависеть постоянно от чьей-то милости?