— Все на том же. Посланник уперся и ни в какую не сдвигается со своего места, — Кер махнул рукой, и устало прикрыл глаза.
Так, что там у нас получается? А получается интересная картина. Цинцы к моему огромному изумлению отдают мне Ляодунский полуостров. Вот это поворот, как говорится. То ли корейцев боятся, то ли японцев опасаются, и, надо сказать небезосновательно. Далее, они подтверждают мою претензию на Алтай и Камбоджу. Насчет последней, Тоси вообще махнул рукой и предложил мне её вместе с беспокойным Давьетом забирать. Только вот, а мне Давьет за каким чертом сдался? Ладно, там посмотрим, главное, что возражений со стороны цинцев по поводу Камбоджи нет. И, кстати, в переговорах с французами я эту тему отдельно подниму, и имею все шансы на то, что они поухмыляются и махнут рукой в мою сторону, мол, забирай, потому что пока не понимают ценности своей будущей бывшей колонии, а «потом» для них не настанет. Границу по Амуру цинцы со скрипом, но в итоге подтвердили, так же, как и небольшую часть Монголии. А вот с казахскими степями уперлись и ни в какую не желали уступать ни пяди земли. А нужен ли мне сейчас кусок Казахского ханства? Может, хрен с ним? И так мы получаем больше, чем переварить сможем, учитывая, что я совсем не рассчитывал на полуостров, который совсем не маленький, к слову.
— Юра, пиши приказ о передислокации бывшего Преображенского полка в районы Сибири и до реки Амур по три роты в каждый город и крепость, под командование местных губернаторов. Офицеров, которые непричастны ко всем произошедшим беспорядкам, туда же, не более, чем по двое. Приказ в военное ведомство о выделении дополнительного огневого запасу и по пушке на каждые три роты. В тех районах скоро жарковато станет, — пробормотал я, и повернулся к Керу. — Составляй документы, как положено на двух языках. За правильность головой отвечаешь. Курьер намедни передал, что Миних сегодня-завтра в Москву прибудет, я организую вашу встречу. Опишешь детали и привлекай к составлению пакта. Все равно нужно будет с Тоси согласовывать. Даю вам две недели, чтобы дельный документ составить, — и я повернулся к Репнину, показывая тем самым Керу, что аудиенция для него закончилась. Востоковед вскочил из кресла и, поклонившись, вышел из кабинета, оставив меня с моим адъютантом. — Юра, приготовь также приказы для губернаторов, что за Уралом у нас лямку тянут, чтобы каторжников начали к строению оборонных сооружений допускать. А тех, кто и так с оружием по тайге бегает, есть у них такие, точно знаю, в ополчение набирать. Пусть гарантии моим именем заверенные дают, что тем, кто своим беспредельным мужеством на благо родины послужит, император Петр Второй лично вольную выдаст. Особливо уточняй, чтобы на границу их привлекать.
— Не опасно? — Репнин посмотрел на меня, одновременно посыпая песком исписанный лист.
— Опасно, но джунгары и так сколько нам крови попили, сколько раз границу пересекали и крепости наши в руины превращали? Сейчас же все по-другому будет. И может так оказаться, что тех каторжников и охранять-то некому будет. И что опаснее, Юра? Дать им оружие, чтобы у них надежда впереди маячила, или пущай сами ситуацией пользуются и в побеги рванут? Потому что нам здесь только беглых, очень озлобленных и готовых на все каторжников не хватает. Эти беглые такие затейники, кто знает, а не найдется ли среди них того, кто будет орать, что он царевич Алексей, и что не умер он смертью бесславной, а заточен был в батогах на каторге. Сколько за ним пойдет, чтобы встречу отца и сына организовать?
— Ну и сказочник ты, государь Петр Алексеевич, — Репнин покачал головой и вышел выполнять мои поручения. Я же уронил голову на скрещенные руки.
— Если бы, Юра, если бы я это все придумал. А закон Мерфи всегда действует, даже, если в него не веришь.
— Маркиз де Шетарди, государь, — объявил Митька, проскользнувший в кабинет и начавший зажигать свечи.
— А где Ушаков? — тихо спросил я, глядя, как в кабинет входит носатый француз, низко кланяясь, подметая ковер перьями своей шляпы.
— Откушать изволил отъехать. Говорит, что с утра мутит его что-то. Решил, что кашка свежая поможет, — так же тихо ответил Митька.
— Ладно, ты французский язык понимаешь? — очень тихо спросил я у него.
— Не все, — признался Митька. — Андрей Иванович только полгода назад велел его изучать, да еще немецкий.