Новая модель реальности

Ну хорошо, а разве ты не чувствуешь, что это Бог тебя призвал делать то, то что ты делаешь? Иногда чувствую. Но не теперь. Ты что же думаешь, что Бог тебя оставил? Значит, были причины. Послушайте, я не Августин и не Руссо. Я пишу не исповедь, просто у меня такая экстравагантная манера письма и жизни – искренность. Что-то мы запутались. С чего мы начали этот фрагмент? С того, что дешифровка посланий реальности – это таинственное дело, мистическое, а мы занимаемся другим. Чем? Мы говорим – вот два килограмма картошки. Какое послание зашифровано в них? Какое угодно. Это как же, что еще за новости? Ну, вот так: два килограмма картошки для каждого человека в разных ситуациях несут разный смысл. Кто-то не любит картошку и вообще ее не ел бы, если было бы что-то другое. А кто-то съел, а потом доказал теорему Ферма. Чего ты вообще добиваешься своим рассуждениями? Да ничего, просто я строю свою – ризоматическую – модель реальности. И больше ничего. Нет, ты сам от себя скрываешь, что хочешь проникнуть в самую главную тайну, в Святая Святых. Да что я там не видел! Я скажу тебе, чего ты там не видел: свободы! Я свободен и так. Неправда! А что – правда? Правда в том, что ты боишься, что окажешься в конце концов таким, как все. У тебя комплекс Сальери. О, как! Ну и как же с ним бороться? Да ты и так лет 30 с ним борешься. Своей «новой искренностью». Я не понимаю, почему на меня все время наезжают. Я что, рвусь к власти? Да, ты рвешься к духовной власти над умами. Серьезно? Серьезно. Ты рвешься в бессмертие – а это самая пошлая препошлейшая пошлость. Да, согласен, но если так, то я не знаю, что мне делать. Пиши дальше, может что-нибудь прояснится ближе к концу.

Ладно…

Я думаю, что проблема существования или не существования реальности и ее природы возникает чаще всего у мыслителя, которому сильно не достает его Самости, у философа со слабым Эго, у человека, который сомневается в собственном существовании или в своей одушевленности («Неужели я настоящий…»), и он вынужден время от времени смотреть на себя в зеркало, чтобы удостовериться, что он это он (это соотносится с концепцией стадии зеркала Лакана). Зеркальное отражение, с которым я вступаю или пытаюсь вступить в диалог при помощи проективной идентификации, может посылать мне послания. Какие? «Ты красивый!» – нарциссическое послание или «Ты умный!» – эпистемическое послание. Человек порой разговаривает со своим отражением в зеркале, как царица в сказке Пушкина.

– Ну и что ты этим хочешь сказать?

– Я не знаю, я ведь пишу первое, что придет в голову.

– А хорошо ли это? (Это заговорило мое зеркало-Суперэго.)

Я не знаю, хорошо это или плохо. Я просто старюсь понять, что такое реальность. Зеркало – это путь в загробный мир.

– А почему? Что в нем такого, что позволяет ему быть помощником в этом путешествии?

– Ну, удвоение, понимаешь…

– Удвоение – ну и что?

– Тот я, который отразился в зеркале, ушел в зазеркалье, а другой остался тут.

– Ты это серьезно?

– Вполне.

– А если у человека нет зеркала, и он не может убедиться в своем существовании? Есть другие способы?

– Лучший способ – забыть о себе, подумать о самой реальности и отталкиваться от нее. Считывать ее послания, ориентируясь при этом на большое зеркало коллективного бессознательного.

– Как это?

– Ну, вот я сижу дома, и меня окружают странные объекты.

– А что они делают?

– Они воздействуют на меня.

– Так ты сумасшедший!

– А интересно быть сумасшедшим профессором?

– Да я, собственно, не возражаю. Допустим, я сумасшедший философ, и все вокруг воздействует на меня. Я могу заговорить голосом Лакана, потом перебить его молчаливым жестом Витгенштейна. Прокукарекать, как Суворов.

– Ты разговариваешь с ними, советуешься?

– Да, когда у тебя есть более или менее безумная аудитория. Но я не читаю лекций. Моя аудитория – это мои читатели, мертвые и живые, близкие и далекие. Бетховен, Фрейд, Витгенштейн, Иисус, о которых я написал или собираюсь писать книги, это тоже мои читатели.

– Ну, Фрейд давно на меня обижен, с Витгенштейном мы утратили общий язык, с Бетховеном мы не так давно перестали понимать друг друга. Иисус относится ко мне неплохо. Но вообще он склонен смотреть на меня свысока.

– Скажи, пожалуйста, вот то, что ты сейчас пишешь, ты это считаешь философией?

– Да мне наплевать. Я следую двум принципам. Первый я называю «Как река течет» – это поток моего бессознательного. А второй сформулировал Маяковский:

Поэзия – та же добыча радия.
В грамм добыча, в годы труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.

Напишешь несколько страниц ерунды, а потом, глядишь, и мысль настоящая придет.

– И что твои читатели? Терпят?

– А что им. Реальность ведь так и устроена.

– Как так?

– Всюду скука, ерунда, одно и то же, уже ничего не ждешь, а потом вдруг что-то происходит.

– Что, например?

– Встретишь хорошее лицо на улице. Кто-то напишет письмо.

– И тебе не страшно так жить?

– Да нет, а что?