Новая мифология

Милена Викторовна Макарова Новая мифология

Бесстрашие О поэзии Милены Макаровой

Первая книга Милены Макаровой – «Амальгама» – была издана в Риге в 1997 году. За годы, прошедшие с этого времени, ее поэзия не переставала жить ни на один день, ее стихи появлялись в самых разных изданиях, в разных городах и странах. В новой книге поэта есть стихи из ее первого сборника, но, конечно, большинство стихов, а также проза поэта – новые, написанные за последние годы. И здесь мы найдем ее поэзию с той же оригинальной, ни на кого не похожей интонацией, но, при этом, все же изменившейся. Это естественно, ведь за эти годы ее поэзия менялась, выходила на новые духовные горизонты, рождались новые слова. Что же именно изменилось?

В моем отзыве на сборник «Амальгама» говорилось, что поэт проходит по райскому саду – миру, созданному ею самой. Да, так и было, но сейчас я хотел бы назвать иную, главную черту поэзии Милены Макаровой, которая, конечно, была и раньше, но с того времени обозначилась особенно четко, стала главной в ее стихах. Это – бесстрашие.

О бесстрашии поэта я уже упоминал в своем давнем отзыве. Тогда это касалось скорее филологии: автор не боится сопоставлять, казалось бы, несовместимые эпитеты, образы, не боится того, что чревато поэтизмами, чересчур красивыми словами и оборотами, и эта опасность действительно реальна. Но тем не менее у поэта Милены Макаровой все это работает, все ярко и сильно, что делает ее поэзию узнаваемой и оригинальной. И такое бесстрашие присутствует в стихах автора и сейчас. Смотрите сами:

Часы идут. Часы стучат «тик-так»,
Озвучивая комнатный хай-тек.
И время останавливает шаг,
И время останавливает бег.

И прошлого, конечно, не вернуть.
Но вот зеркальной вечности глоток,
И вновь мгновения скользят, как ртуть,
Или сквозь кровь проходят, словно ток.

Автора не смущает ни «комнатный хай-тек», ни «зеркальной вечности глоток», а главное – это не смущает и читателя, поскольку здесь все на месте, все работает, и сочетания слов пусть необычны, но точны.

Или это:

Вечер перестает быть «томным»,
Он становится двухтомным, трехтомным,
Многотомным, как «Эфрон и Брокгауз»…
Полон слов и ослепительных пауз.

Да, тут не только паузы, но и слова ослепительны и неожиданны, и бесстрашие поэта здесь во всей красе.

Или это:

Споткнуться о тень, поцеловать привиденье,
Фантом приголубить, о призрак щекой потереться…
Но ангел-хранитель, похоже, теряет терпенье —
Когда же закончится это бесстрашное детство?

Тут яркость и необычность поэтических образов сохранились, но вот детство, кажется, действительно кончилось. Хотя бесстрашие не только осталось, но еще и возмужало. Поскольку теперь это бесстрашие – не только в необычном и даже вызывающем сочетании слов. Скажем прямо: нынешние стихи Милены Макаровой – это уже не прогулки в райском саду собственного воображения. Рай кончился, но не кончилась поэзия – она стала еще сильней, красочней, и я бы сказал, даже откровенней и более жесткой, отражая и преображая наш далеко не райский мир.

И вот этот преображенный мир, мир прошлого и настоящего, бывшего и небывшего, а может быть, и будущего, мир забвения и памяти, – все это существует одновременно, и в реальности, и в поэтическом преображении автора.

Когда-нибудь я все позабуду, но пока еще помню —
Голубей варшавского вокзала,
Полдень на Иерусалимской аллее,
«Дзенькуэ бардзо» и «откуда вы, пани?»
Светящуюся ночную дорогу,
И солнечный свет Леополиса…

Перед нами Львов, он же Лемберг, он же Леополис – город, где поэт не чувствует себя чужим, где есть его корни – и родовые, и культурные. Но этим дело не ограничивается: не только история, но и вечность здесь присутствует:

Никогда не умела, Господь,
Читать Твои Знаки.
Но все же… я помню, помню,
Помню, что я бессмертна.

Какова заявка – на бессмертие! Да, это действительно бесстрашие. Потому что мы на самом деле не знаем – что есть бессмертие, жизнь вечная. Но ощутить это бессмертие мы можем, хотя бы иногда.

Вот этого раньше не было в прогулках по райскому саду – памяти и бессмертия. И смерти. Вот как поэт говорит о смерти, и поверьте, такого разговора еще ни у кого не было.