Новая методика обольщения

Кати, осчастливленная полученным автографом Отто, и будущим знакомством с Фродо, не испытывала ни малейших сожалений по поводу своего отъезда. Она нагрузила в сумки кучу легкомысленных кофточек, юбочек и целую гору бижутерии, хотя Полин слезно умоляла ее взять побольше свитеров, и вязаных носков. Кати резонно возразила, что не желает разгуливать перед молодым человеком в вязаных носках и что ее дорогая мама тоже предпочитает красоваться перед мужчинами в обольстительных нарядах, подчеркивающих ее красоту, а не превращающих ее в больную старуху. Обо всем этом Полин полушепотом рассказывала Николасу в понедельник, сидя рядом с ним на высокой кушетке. Она приехала довольно поздно: в коридоре было отключено верхнее освещение, из круглых настенных ламп лился неяркий, чуть фантастический, голубоватый свет.

— В общем, вчера она укатила, — со вздохом закончила Полин свой рассказ. — Знаешь, после каникул Кати намеревалась с тобой познакомиться.

— Давно пора… Хорошо, что твои волосы снова отросли. — Николас легонько потянул ее за закрученный локон. — Так мне больше нравится. Мой шурин-острослов характеризует длинноволосых женщин коротко: «Есть, что разметать по подушке».

Полин тихо засмеялась и кокетливо уложила на место выбившуюся прядь. Сегодня Николас выглядел гораздо лучше: он уже довольно бодро двигался, не морщился и не держался за разрезанный бок. Лицо, казавшееся позавчера зеленовато-серым, заметно порозовело, а жуткие полукружья под глазами посветлели. Правда, запястья все еще были забинтованы, из-под бинтов виднелись тонкие полоски пластыря. Полин покрутила его руку.

— Когда это снимут, Ник?

— Скоро, наверное. Меня так искололи — пальцами больно шевельнуть, особенно большим. Даже ручку трудно удержать. Представь: я буду ставить резолюции на важных документах, а потом мои кривые уродливые подписи сочтут поддельными.

— Ничего, потихоньку восстановим твои пальцы — они же настоящее сокровище. Давай, я их разомну… А когда тебя отсюда выпустят?

— Обещают в среду, послезавтра.

— Это же чудесно! До Рождества останется два дня, и мы все успеем приготовить.

— Да… Мы все успеем, если ты постоянно будешь со мной. Я имею в виду не только ближайшие дни… Но и более отдаленную перспективу… Понимаешь?

Смутная надежда рано или поздно услышать эти слова, уже давно почти переросла в уверенность, вот только Полин не думала, что услышит их здесь, в больничном коридоре, от сидящего в пижаме и халате Николаса, забинтованная рука которого бессильно лежала у нее на коленях. Но это по-прежнему был он, и ее по-прежнему сводили с ума его странно посаженные светлые глаза и изумительные, сейчас слегка запекшиеся губы. Полин захотела прижаться к нему, но побоялась задеть шов, стиснуть руку в ладонях, — но бедная кисть Николаса и без того была измучена уколами. Оставалось лишь благодарно погладить его по спине и смиренно позволить себя обнять.

— Полин, я немолодой, не очень здоровый и не очень легкий в общении человек. Ты уверена, что хочешь этого?

— Ник, тебе известно о существовании логики? Вначале ты предлагаешь мне проделать некое действие, а затем немедленно объясняешь, почему проделывать его опасно. Я скажу, чего хочу. Знаешь, когда люди общаются в таком дискретном режиме — раз-два в неделю, их отношения рано или поздно начинают истончаться, как старая ткань. Выглядит вполне прилично, а потянешь — и в клочья. Или можно сказать так: со временем от этих отношений остается только скорлупа, пустая оболочка без намека на какое-либо содержимое. Я не хочу, чтобы ты от меня медленно, незаметно, пусть в течение лет, но все-таки неотвратимо отползал. Я хочу зацементировать то, что уже есть между нами. И обустраиваться на этом цементе, как на фундаменте. А чего хочешь ты?