Новая Луна

Клуб профессиональных владельцев гандбольных команд маленький, уютный, чрезвычайно конфиденциальный. Посетителей встречает бесцеремонное предупреждение: эскольта остаются за порогом. Охранники клуба, мускулистые громилы, левым указательным пальцем постукивают по шишковидному телу, когда кто-то проходит мимо: никаких фамильяров. Персонал будет вежливо об этом напоминать, покуда клиент не исполнит требование. Клуб спортивный, чурается кичливой роскоши; его обстановка напоминает университетские коллоквиумы. В нем состоят две дюжины человек; все — мужчины.

Две дюжины мужчин, две дюжины друзей, и Рафа ни с кем из них не хочет разговаривать. Джейден Вэнь Сунь зовет его из глубин клубного кресла в другом конце салона; Рафа машет рукой в ответ и быстро идет в свою комнату. Он весь почернел от гнева. Он распахивает дверь, хватает стул и без усилий швыряет через всю комнату. Стол и лампы разбиваются и падают. Рафа сильным пинком отправляет обломки в дальний полет. Срывает со стены старомодный экран, на котором посетители этого очень конфиденциального спортивного клуба смотрят матчи своих команд, ударяет им о край туалетного столика, бьет и бьет, пока экран не ломается напополам. Половины запихивает в загрузочную воронку принтера, налегая на них всем весом, отчего и принтер приходит в негодность.

Стук в дверь.

— Мистер Корта.

— Нет!

Гнев прогорел до горячей золы. Он все портит. Эту комнату, сделку с Ником Воронцовым — его ярость всегда одинакова. Он плюнул на корабль Ника Воронцова. Мог бы с тем же успехом плюнуть на собственную дочь. Когда он связался с Жуан-ди-Деусом, периодические долгие паузы Лукаса были более красноречивым порицанием, чем любая вспышка гнева. Он подвел семью. Он всегда подводит семью. Он разрушает все, к чему прикасается.

В алой своей ярости Рафа крушил комнату осмотрительно. Бар не тронул. Он садится на кровать и смотрит на бутылки, как влюбленный смотрит на предмет своего обожания, через битком набитую комнату. Клуб следит за тем, чтобы в личном кабинете Рафы всегда имелся запас его любимых марок джина и рома. Он проведет с ними прекрасную пьяную ночь. Напьется до слезливых сожалений, позвонит Лусике перед рассветом.

Где же твоя гребаная гордость, а?

— Эй, — снова зовет Джейден Сунь.

— Выхожу, — говорит Рафа.

К тому моменту, когда он вернется в комнату, персонал клуба приведет ее в порядок.

Мадринья Флавия столь же удивлена при виде Лукасинью у своей двери, как он был удивлен, увидев ее в изножье своей больничной кровати.

Лукасинью открывает картонную коробку, которую он так бережно нес от самой квартиры Коджо. Буквы, покрытые зеленой глазурью, складываются в слово «Pax».

— Это по-итальянски, — говорит он. — Мне пришлось поискать, где находится Италия. Они очень легкие. В них миндаль. Тебе нравится миндаль? Тут написано «Pax». Это вроде католическое слово, которое переводится «paz»[28]. — Со своей мадриньей парнишка естественным образом переходит на португальский.

— Paz na terra boa vontade a todos os homens,[29] — говорит Флавия. — Входи, ох, входи же!

Квартира тесная и тусклая. Свет излучают только десятки маленьких биоламп, засунутых в каждую щель и каждую дырку, выстроившихся вдоль каждой полки и каждого выступа. В зеленых сумерках Лукасинью хмурится.

— Ух ты, а у тебя тут не очень-то развернешься. — Он ныряет под дверную притолоку и пытается понять, где бы присесть посреди множества самых разных вещей.

— Для тебя здесь всегда найдется место, — говорит Флавия, взяв лицо Лукасинью в ладони. — Корасан.

Если нужна крыша над головой, кровать, горячая еда, вода и душ, мадринья всегда готова помочь.

— Мне у тебя нравится.

— Вагнер платит за эту квартиру. И покрывает мои ежедневные расходы.

— Вагнер?

— Ты не знал?

— Э-э, мой папа не…

— Не говорит обо мне. Как и твоя мама. Я привыкла.

— Спасибо, что навестила меня. В больнице.

— Как я могла не прийти? Я тебя выносила.

Лукасинью смущается. Ни один семнадцатилетний мужчина не может спокойно отнестись к тому, что когда-то он находился внутри пожилой женщины. Он усаживается на указанное место на диване и обозревает квартиру, пока Флавия включает бойлер и приносит из кухонной ниши тарелки и нож. Она передвигает иконы и биолампы, чтобы освободить кусочек низкого стола перед диваном.

— У тебя тут полным-полно… всего.

Иконы, статуэтки, четки и амулеты, миски для подаяния, звезды и мишура. Лукасинью морщит нос, вдыхая благовонный дым, травяные смеси и затхлый воздух.

— Сестринство увлекается религиозным хламом.

— Сест… — Лукасинью умолкает; ему не хочется, чтобы разговор пошел по тому пути, где он задает вопросы своей мадринье, повторяя ее слова как попугай.

— Сестринство Владык Сего Часа.

— Моя вову с этим как-то связана.

— Твоя бабушка поддерживает наш труд деньгами. Ирман Лоа навещает ее в качестве духовной наставницы.

— Зачем во Адриане понадобилась духовная наставница?

Бойлер звенит. Мадринья Флавия крошит листья мяты и заваривает чай.

— Тебе никто не сказал.

Флавия отодвигает новые статуэтки и вотивные штуковины[30] на край низкого стола и садится на пол.