Новая хозяйка собаки Баскервилей

– Я, как мужчина порядочный, не могу прокомментировать данную ситуацию, – важно произнес Евграфов, но по его улыбке было ясно, что в ее словах есть изрядная доля правды.

– А чай какой?

– С корицей и яблоками. Немного сушеных яблок и корицу заливаем кипятком. Даже сахар не нужен.

– Зачем нам сахар? Нам бы пирожное. – Наталья Владимировна не считала нужным деликатничать.

– Без проблем, только скажите. Вы Катерину ищете?

– Да, я ищу Катерину, потому что ее ищет следователь. А телефон она где-то забыла. Во всяком случае, на звонки она не отвечает. Мне пришлось домой к ним заехать, а там никого. Телефон не нашла. Магазин закрыт.

– Да, я в курсе. Она уехала в больницу.

– Куда? К этому Спиридонову?

– Видимо. Надеюсь, никто из ваших знакомых или родственников в больнице не лежит.

– Не лежит, но лягут, если эта история не прекратится.

– Вы волнуетесь?

– Ну, я-то сначала думала, что моя дочь влюбилась в вас. И, скорее всего, так и было. Но сейчас я думаю, что дело намного серьезней. А потому волнуюсь. – Наталья Владимировна закатила глаза, вытащила из холщевого пакетика дольку сушеного яблока и задумалась.

Она волновалась – дочь в последние дни совсем не занималась работой и сыном, а все больше разговаривала по телефону, закупала сдобные ватрушки и подозрительные беляши. И Катя получила постоянный пропуск на этаж, где лежал чиновник Спиридонов. Наталья Владимировна обнаружила, что вот уже и шумиха вокруг покушения поутихла, перестали мелькать журналисты у дома дочери, уже даже был назначен на место Юрия Спиридонова временно исполняющий обязанности – какой-то пышнотелый господин. Наталья Владимировна его сама по телевизору видела. Следствие шло своим ходом, а ее дочь все больше и больше времени проводила в больнице. И теперь отправлялась туда не в джинсах или спортивном костюме, а в кокетливых блузках, узких брюках и туфлях на каблуках. Наталья Владимировна все никак не могла решить – радоваться ей или огорчаться из-за подобных перемен. А пока она не определилась с реакцией на происходящее, предпочитала волноваться.

– Почему вы волнуетесь? Зачем? – вернул ее к действительности Евграфов. – Вам надо своими делами заниматься, а то не успеете моргнуть глазом, как запрягут вас на кухне, даче или огороде.

– Нет, вы мне это даже не говорите. Мне совершенно некогда – я ведь и преподаю, и в балетный класс хожу, и у нас общество книголюбов…

– Что вы говорите, – протянул Евграфов, делая изумленное лицо и думая: «У меня тоже – торговый центр, налоговая, санэпидемстанция. Дураки-совладельцы вроде Васюкова, интриганка Шадринцева. Забот полный рот, а променял бы я это дело на…»

– Как вы смотрите на кино? – Валентин Петрович повернулся к онемевшей Наталье Владимировне.

– В очках я смотрю на кино. Если можно так выразиться, – не растерялась та.

– А очки с собой?

– Конечно. – Катина мама хотела добавить, что без очков она теперь даже шарик мороженого в вазочке не найдет, но вовремя промолчала. Судя по всему, намечалось свидание.

– Тогда допивайте эту бурду, – Евграфов кивнул на им же заваренные яблоки, – и поехали.

– Сами же хвалили, – пробурчала Наталья Владимировна, вылавливая разбухшие яблоки из чашки.

– А вы хотели, чтобы я ругал то, что я делаю?

– Могли бы промолчать.

– Не мог. Я должен был вас увлечь, заманить в ловушку.

– Думаете, заманили?

– Я не настолько самонадеян, чтобы это утверждать, – Евграфов отступил от привычной военной прямоты.

– Какой вы!

– Какой я?

– Бойкий. А кстати, кто та дама в кафе?

– У этой дамы очень распространенное имя – Прошлое. Пошли уже отсюда, ну я прошу вас! Евграфов распахнул двери кабинета, и они прошествовали к лифту на глазах у изумленной публики.

– Браво! – сказал Валентин Петрович, когда они вошли в лифт.

– В каком смысле?

– В артистическом. Вы шли так, будто минуту назад в этом самом кабинете мы предавалась разврату.

– Господи, да что вы такое говорите! Я, между прочим…

– Преподаватель, – закончил за нее Валентин Петрович. – Знаем мы этих учителок.

– Какая я вам учителка! У меня студенты…

– Простите, Валентин Петрович, у меня два слова, тут арендаторы… – Толстая Шадринцева в неизменной черной вискозе вынырнула из-за угла.

– Все потом. Потом, – педалируя на слове «потом», ответил ей директор.

– Я понимаю, понимаю. – Глаза Шадринцевой забегали по Наталье Владимировне.

– Очень хорошо. Теперь можете идти.

Шадринцева опять исчезла за свой угол, а Евграфов со спутницей вышли на улицу.

– Господи, да сядьте вы наконец в машину, а то гражданка Шадринцева сейчас из окна выпадет. Она только что платочком не машет.

– Боже, да это какой-то марлезонский балет, – пробормотала Наталья Владимировна, залезая в узкой юбке в высокую машину.

«А ножки-то какие! С ума сойти!» – неожиданно про себя подумал Евграфов, закрывая за спутницей дверцу автомобиля.

Катя теперь ездила в больницу почти каждый день. «Почти» – это было для мамы. На самом же деле – каждый день, а иногда и по два раза. Раненого Юрия Алексеевича не выписывали, как он ни старался произвести хорошее впечатление на медицинскую профессуру, которую согнал к нему старший брат Вадим.