Новая дивная жизнь (Амазонка)

– Сережка, Сережка, какой ты смешной! Смешной какой, смешной! – набрасывалась она на него. Обнимала его, целовала в губы, в шею, находила языком ухо, просовывала язык в слуховой ход, сколько было возможно, ходила им там, – и через пять минут, торопясь, словно запаздывая куда-то, он уже жадно прорывался к створу ее раковины – так жадно, что хотелось даже несколько этот его пыл и умерить.

То, что он считал ее любовницей собственного отца, вносило в жизнь Маргариты весьма ощутимую горечь. Ей очень хотелось, чтобы этой горечи не было. Чего бы она не дала, чтобы вытравить из себя эту горечь!

И все же впервые за долгое время – зная об этом и оттого дорожа своим состоянием – она жила с ощущением счастья. Каждодневного. Ежечасного. Не оставлявшего ее ни на мгновение.

16

– В этой стране нельзя жить, нельзя жить, нельзя жить!.. – неистовствовал Сергей. Пальцы у него месили волосы, будто сбивали там на голове что-то подобное гоголь-моголю. Он причинял себе физическую боль, чтобы заглушить ею боль, раздиравшую ему грудь. – Из нее нужно уезжать, удирать, рвать когти, это ужасная страна, ужасная, ужасная!

– Сережка, Сережа, Сереженька! – пыталась по-обычному, лаской успокоить его Маргарита, но впервые у нее ничего не получалось.

Он не позволял ей даже притронуться к себе, отталкивал ее руки – с решительностью, которая превосходила ее настойчивость.

– Ужасная страна, ужасная, ужасная! – вновь и вновь повторял он словно бы заклинанием.

Его уволили из журнала. Вернее, не уволили, а вышвырнули. Как нашкодившего в доме приблудного, не дорогого хозяйскому сердцу кота. Он вроде как и в самом деле нашкодил – взял с героя своего очерка, успешливого предпринимателя, деньги за рекламу, но деньги со своих героев брали в журнале все без исключения, это была обычная практика, можно сказать, узаконенный способ приработка, а попался он, да и то почему? – потому что его герой, оказывается, уже заплатил начальству и при случае пожаловался тому, что с него содрали двойную плату.

– Говно, не страна, – буйствовал, не мог успокоиться Сергей. – Закон – тайга, медведь – хозяин! Я, классный журналист, не могу нормально заработать на жизнь, вынужден брать! Они меня заставляют брать, а чуть что – ах ты, сволочь! Это они, они-то! Пробу на них ставить негде, а целок из себя корчат, прямо ангелы во плоти! Ангелы, а ноги с копытами! И рога под шляпой! Уезжать, надо уезжать, к чертовой матери, вон!..

– Куда уезжать? – сумела вставиться в его извержение Маргарита.

– Куда?! – глянул на нее Сергей все тем же темным, яростно-слепым взглядом. Казалось, он не понял, о чем она спросила его, и его ответный вопрос – механически подставленная пинг-понговская ракетка, отщелкнувшая целлулоидный шарик обратно. Но неожиданно взгляд его стал светлеть и сделался осмысленным. – Было бы куда, вот вопрос! Где мы нужны? Пойди попросись остаться в какой-нибудь Франции – за шкирку тебя и обратно! В Германию – только евреям и этническим немцам. Хорошо быть евреем: не в Америку, так в Германию.

– Да, хорошо, – не удержалась, проговорила Маргарита. – А если бы родился в этой Германии лет шестьдесят назад?

– Кто говорит про шестьдесят лет назад? – мгновенно парировал Сергей. – Речь про сейчас. Некуда русскому податься! Сгнивай в этой стране, не нужны никому!

– И что бы ты там делал, в Германии? – Странным образом этот внезапно возникший разговор что-то задел в Маргарите, взбудоражил ее, она словно бы попробовала некой незнакомой прежде еды, и оказалось, хочет еще и еще. – Ты журналист, пишешь на русском, что там русскому журналисту делать?

– Нашлось бы. Немецкий бы выучил. Я не дебил. – Сергей достал из кармана расческу и принялся расчесывать волосы. Они у него были великолепные. И цвет, и стрижка, и густота. Маргарита обожала смотреть на него, когда он расчесывается. – Но вообще, конечно, что Германия, нужно в Америку. Въехать туда – и начинать колотиться. Как в притче? Побилась-побилась мышка в сметане – и сбила масло. Что я, не сумею в конце концов грин-карт получить? Не мытьем, так катаньем, – получу!

– А я? – непроизвольно, с растерянностью вырвалось у Маргариты.

– Что ты?

– Ну, ты в Америку, а я что же?

Сергей оторвал руку от волос, дунул на расческу и сунул в карман.

– Ну, и ты давай. Если своего не боишься.

Он имел в виду ее отца и намекал на те отношения, которые, по его разумению, были между ними. Но сейчас Маргарита оставила этот его намек без последствий.

– Ты серьезно? – спросила она.

– А чего нет, – отозвался Сергей. – Почему не попробовать. Все равно здесь черт те что, не жизнь. Что, там хуже будет? Будет – можно вернуться. Не прежние времена.

– Нет, ты действительно, ты серьезно, ты в самом деле собираешься? – снова спросила Маргарита.

Она чувствовала в себе удивлявшее ее самое лихорадочное, жаркое возбуждение, – оказывается, еда, которую попробовала, разожгла в ней совершенно нестерпимый аппетит, она хотела еще и еще, оказывается, она давно жаждала этой еды, только не догадывалась о том.