Новая Бразилия

Сам Моро — человек весьма неглупый и в настоящее время страшно богатый; несколько лет тому назад он выстроил себе роскошную виллу в Тижуке, которая обошлась ему в четыреста тысяч франков. Виллу эту он назвал виллой Моро; у меня еще будет случай сказать о ней несколько слов. Мы прекрасно пообедали. Здесь держат две кухни: французскую и бразильскую, — мы, конечно, предпочли первую. Вина, принесенные нам к столу самим господином Моро, были превосходного качества — очевидно, он был очень расположен к обоим моим сотрапезникам. После обеда мы отправились в Альказар, где давали в этот день Синюю Бороду, но эта милая оперетка была почему-то перекроена на бразильский лад и превратилась в непристойную буффонаду, возбуждавшую во мне одно лишь отвращение.

В одиннадцать часов мы вышли из театра и отправились к Дерошу выпить по кружке пива. Конфитерия была почти пуста; кроме двух-трех посетителей, куривших сигары за кружкой пива, не было никого.

Оказалось, что один из этих меланхолических курильщиков был знаком моим новым приятелям, и они тотчас же поспешили представить меня ему. Это был генеральный консул Швейцарии, прелестнейший и умнейший человек, с которым я с первого же раза подружился.

Ночи в этих странах прекрасные, теплые, ароматные, и гулять ночью несравненно приятнее, чем днем, — оттого-то в Рио масса гуляющих по ночам.

Я уже говорил, что Рио — самый спокойный и безопасный город, какой только можно встретить в целом свете, и упираю на это как на выдающийся факт.

Полиция здесь прекрасно организована и хотя ее никогда нигде ни видно, но бдительность ее проявляется каждый раз, как только в ней появляется необходимость. Здесь никто не имеет при себе оружия, и если я держал револьвер, то только как воспоминание о Париже, Нью-Йорке и Лондоне, этих трех городах, в которых совершается наибольшее число ночных убийств.

Так как эти господа пожелали меня проводить, то мы совершили прекраснейшую прогулку, и только в три часа ночи я пришел домой. Мы встретили немало гуляющих, которые, как и мы, прогуливались с сигарами в зубах, наслаждаясь прелестью ночи.

Я спал прекрасно и на следующее утро встал довольно поздно, чувствуя себя совершенно бодрым и здоровым.

Позавтракав, я отправился сделать кое-какие визиты; между прочим, зашел к доктору Оссиану Бонипе, который был у меня в мое отсутствие и оставил свою карточку. Он только что прибыл из Ла-Платы и привез с собой из пампасов превосходную собаку величиной со льва и даже немного походившую на последнего окраской шерсти. Доктору не понравился Буэнос-Айрес, и он был намерен поселиться теперь в Рио.

Заходил я также к господину Тонаю, но не застал его дома.

Вечером ко мне зашли Депрэ, скульптор, о котором я уже имел случай говорить, и Жемс, недюжинный художник-француз.

В их обществе я очень приятно провел время, и часов в одиннадцать мы разошлись.

Многие из моих знакомых уговаривали меня прочесть несколько публичных лекций — я до этого небольшой охотник, но в Париже имел случай прочесть несколько публичных лекций, которые имели успех.

В силу этого я наконец уступил настоянию моих новых приятелей и отправился в Сан-Кристобаль просить императора предоставить в мое распоряжение какую-нибудь залу.

Император принял меня с обычной любезностью и сказал, что сделает соответствующее моей просьбе распоряжение, но я заметил, что он чувствовал как бы некоторую неловкость по отношению ко мне, видимо, стеснялся чего-то.

Я вернулся в Рио, недоумевая, что бы это могло быть, как вдруг разгадка этого дела явилась как бы сама собой.

Во время моего отсутствия мне принесли письмо от одного из богатейших бразильских негоциантов, который приглашал меня зайти к себе по адресу: улица Квинтанда, дом номер сто семнадцать, чтобы получить довольно крупную сумму денег, доставленную ему на мое имя несколько дней тому назад.

Я почти никого не знал в Рио, никому не был должен, и мне никто не был должен ничего. Что могло значить это письмо?

Не зная, что придумать, я обратился к господину Лидену, моему любезному хозяину.

Лиден на минуту призадумался.

— Уже одна подпись может служить доказательством того, что тут нет никакого розыгрыша: это негоциант старого закала, человек до того серьезный, что никто никогда не замечал на его лице улыбки.

— Что же из этого, по-вашему, следует?

— А то, что я на вашем месте пошел бы к нему с его письмом в руках и получил бы означенную сумму.

— Прекрасно, но я положительно не знаю, откуда я могу получить эти деньги.

— Если не ошибаюсь, вы сделали подарок императору?

— Да, я привез ему фонограф.

— Ну, так это сам император поручил передать вам эту сумму!

— Вы шутите, конечно! Ведь я не торгаш. Я хотел порадовать императора — и он, видимо, остался доволен моим подарком; этим я вполне вознагражден. Если только ваше предположение верно, я откажусь от этих денег — ведь это своего рода публичное оскорбление! Я не приму этих денег, они будут жечь мне руки — нет, ни за что! Я решил! Господин Лиден только покачал головой.

— Что же вы думаете об этом деле? — спросил я его.