Нова. Да, и Гоморра

На пути оттуда, на сей раз в Бомбей, Мыш развлекал публику в судовом ночном клубе: Понтичос Провечи, воссоздаю великие произведения искусства, музыкальные и визуальные, все для вас, под ароматический аккомпанемент. В Бомбее он уволился с судна, напился (ему уже было шестнадцать), шлялся при луне по грязному пирсу; его колотило и тошнило. Он поклялся в жизни не играть чисто для денег. («Эй, парень! Изобрази мозаику на потолке Айя-Софии, а потом фриз Парфенона — и чтоб оно все плясало!») В Австралию вернулся матросом. Сошел на берег с разборным кольцом, длинным ногтем и золотой серьгой в левом ухе. Моряки, пересекавшие экватор в Индийском океане, имеют право на такую серьгу вот уже пятнадцать веков. Стюард, приложив лед, проколол Мышу мочку парусной иглой. С сирингой Мыш не расставался.

Вернувшись в Мельбурн, играл на улицах. Проводил кучу времени в кофейне, куда захаживали ребятки из Академии астронавтов имени Купера. Двадцатилетняя девушка, с которой он жил, сказала, может, ему стоит походить на кое-какие лекции.

— Вставь втыки, чего ты. Все равно в итоге вставишь, а так освоился бы, чтоб не только на заводе вкалывать. Тебе нравится путешествовать. Чем командовать мусоровозом, лучше гонять звезды, нет?

Когда Мыш порвал с девушкой и уехал из Австралии, у него был сертификат киберштыря между- и внутрисистемных кораблей. Он не расстался с золотой серьгой, ногтем на мизинце, разборным кольцом — и сирингой.

Только и с сертификатом наняться в звездогонку прямиком с Земли сложновато. Пару лет Мыш втыкал на скромном коммерческом рейсе в Зыбучем Треугольнике: с Земли на Марс, с Марса на Ганимед, с Ганимеда на Землю. Но теперь черные глаза горели звездами. Через неделю после восемнадцатого дня рождения (ну то есть дня, о котором они с девушкой договорились в Мельбурне, что это будет его день рождения) Мыш космостопом добрался до самой большой луны Нептуна, откуда крупные торговцы слали корабли на миры по всему Дракону, в Федерацию Плеяд и даже Внешние Колонии.

Разборное кольцо сидело на пальце как влитое.

Мыш брел мимо Пекла³: обутая нога поклацывает, босая нет (так в другом городе на другой планете ходил когда-то Лео). То был последний усвоенный за время пути обычай. Те, кто пашет в межпланетных при невесомости, развивают проворство пальцев хоть одной ноги, а иногда и обеих, пока те не сравняются по умелости с руками земляных салаг, да и потом оставляют одну ногу голой. На межзвездных коммерческих судах есть искусственная гравитация, там этот обычай не прижился.

Когда Мыш шагнул под платан, листва взревела на теплом ветру. Задел что-то плечом. Пошатнулся, был изловлен и перекручен.

— Ах ты, корявый краснорожий щенок…

Рука вцепилась в плечо и отставила Мыша на свою длину. Мыш поднял глаза на моргавшего великана.

Это лицо кто-то пытался рубить. Косой шрам бежал от подбородка по границе тяжелых выступающих губ через мышцы щеки — желтый глаз выжил чудом — и рассекал левую бровь. Там, где он исчезал в рыжих негритянских волосах, пылало пламя бархатистой желтизны. Плоть обступала шрам, как чеканная медь — бронзовый прожилок.

— Парень, куда прешь?

— Простите…

На жилете великана красовался офицерский золотой диск.

— Я, верно, не смотрел…

Масса мышц на лбу пришла в движение. Жевательные мускулы напряглись. За фасадом лица рождался отрывочный звук. Смех, громкий и высокомерный.

Мыш сквозь злость улыбнулся:

— Я, верно, не смотрел, куда шел.

— Уж верно, не смотрел.

Ручища упала на плечо дважды. Капитан кивнул и удалился.

В замешательстве и тревоге Мыш двинулся дальше.

Замер, оглянулся. Золотой диск на левом плече капитанского жилета бугрился именем «Лорк фон Рэй». Мыш тронул сумку под мышкой.

Отбросил упавшие на лоб черные волосы, огляделся и вскарабкался на ограду. Зацепился обутой и босой ногами за нижнюю перекладину, достал сирингу.

Наполовину расшнуровав жилет, Мыш обнял инструмент, а тот коснулся мелких рельефных мышц на груди. Мыш опустил голову; длинные ресницы сомкнулись. Его рука, кольцо и лезвие, парила над индукционными гранями.

Воздух полнился испуганными образами…

Глава вторая

Кейтин, длинный и блистательный, волочился к Пеклу³, глаза долу, душой на вышних лунах.

— Эй, парень!

— А?

Небритый отщепенец прислонился к ограде, вцепившись в нее облупленными руками.

— Ты откуда? — Глаза у отщепенца затуманены.

— С Селены, — сказал Кейтин.

— Из белого домика на улочке, засаженной деревьями, с великом в гараже? У меня был велик.

— Мой домик зеленый, — сказал Кейтин. — И под воздушным куполом. Но велик был, да.

Отщепенец качнулся у ограды:

— Ты не знаешь, парень. Ты не знаешь.

К безумцам надо прислушиваться, думал Кейтин. Они встречаются все реже. Не забыть бы сделать заметку.

— Так давно это было… так давно! — Старик зашатался прочь.

Кейтин потряс головой и продолжил путь.

Кейтин был застенчив и абсурдно высок; почти шесть футов девять дюймов. Вымахал к шестнадцати. Так и не поверив в свой рост, и через десять лет норовил ссутулиться. Он заткнул за пояс шорт большущие руки. Зашагал, взмахивая локтями.

И вернулся мыслями к лунам.