Нотариус его высочества

– Я… – мой голос сначала предательски дрогнул, а затем произошло то, что уже случилось накануне, когда меня хотели подкупить. Говорила не я, а что-то священное, что-то непостижимое использовало меня как инструмент. – Я, Юрианна Ритци, нотариус города Фероци, приказываю вам отступить и не сметь мешать мне в исполнении долга, возложенного на меня самой Юстицией. Я здесь, чтобы засвидетельствовать последнюю волю умирающего, и всякий, кто попытается воспротивиться мне… – Я направила на них охваченную синим свечением печать и закончила простым и вполне доходчивым: – Умрет.

Смешки мгновенно стихли, а кто-то из бандитов болезненно вскрикнул, когда на его ладони появился оттиск моей печати.

– Ты пожалеешь, сука! – сыпали угрозами остальные и были правы.

Я очень и очень жалела. Мысленно я бежала отсюда так быстро, как не бегала никогда в жизни. Уж если не сегодня, то завтра меня точно прирежут в собственной постели, вот только тело меня не слушалось, и ночи упорно шагали вперед.

– Угроза должностному лицу!

Хлоп. И второй негодяй упал на колени и схватился за лоб, потирая мое клеймо. К счастью, остальные не стали испытывать судьбу и отошли от двери, пропуская меня вперед. Ами шла рядом, держа наготове меч, а Фаби поднялась на ноги и вбежала в дом первой.

Эта ночь еще долго будет преследовать меня в кошмарах. Грязный подъезд, ругань за хлипкими дверями квартир, протяжные болезненные стоны обитателей. Мы поднялись на самый верх, где под худой крышей находилась крохотная комнатка, заставленная картинами. Здесь было чисто, приятно пахло красками и травами. На матрасе у стены лежали двое: худой изможденный мужчина и маленькая девочка, которую он обнимал одной рукой.

– Энцо… – только и выдохнула Фаби, опустившись перед мужем на колени.

– Это нотариус? – с надеждой спросил умирающий, и я ответила ему коротким кивком.

– Всем придется выйти из комнаты, – предупредила я девушек. – Таков порядок. Тайну завещания нарушать нельзя. Но ребенок может остаться. Вряд ли она запомнит хоть слово.

Фаби долго не хотела выпускать руку своего мужа, но все же вышла из комнаты, опираясь на плечо Ами.

– Хорошо. Как же хорошо, что вы здесь!.. – со слабой улыбкой произнес Энцо.

– Ваше полное имя, – сухо сказала я, стараясь максимально отстраниться от всей этой ситуации и быть профессионалом, вот только на глаза у меня упорно наворачивались слезы.

– Энцо Марио Коста, – отчетливо проговорил мужчина.

– Полных лет?

– Двадцать четыре.

Моя рука замерла над бумагой. Он еще так молод. Почему Юстиция?

– Мне жаль, сеньорита Ритци, что мы впутали вас в эту грязную историю!..

– Это моя работа, – твердо проговорила я, вписывая возраст Энцо.

– Вы ведь уже поняли, кто моя семья?

– Догадалась.

– Я не такой. Но фамилия Коста накладывает определенные обязательства. А я захотел свободы. У меня много братьев. И сперва они смотрели на мой побег сквозь пальцы. Думали, со временем я вернусь в лоно семьи, начну заниматься нашими делами…

Под делами он явно имел в виду рэкет, наркотики и торговлю людьми – все, чем живет наш юг.

– Но вы нашли себя в другом, – обвела я рукой картины на стенах.

– Да. На удивление мои работы оказались востребованными. Что-то я успел продать и скопить денег. Но из-за страха мы всегда жили более чем скромно, постоянно переезжали… Но у меня есть счета, есть картины!.. Я хочу, чтобы Джемма и Фаби ни в чем не нуждались и просто жили… не так. Не в бегах, не в страхе…

Он зашелся кашлем.

– Ваша семья их не оставит просто так. Они будут мстить.

– Нет. Воля умирающего что-то, да значит для Коста. Они отступят с моей смертью. Сеньорита нотариус знает, что такое омерта?

– Кодекс чести преступников?

– То немногое, что они чтут и соблюдают. Если я омою свое предательство кровью… Если я умру, то мою семью не тронут. Не посмеют.

– Вы травите себя, – догадалась я, глядя на черные узоры вен под кожей Энцо. – Так же нельзя…

– Нет, сеньорита. Нельзя поступить иначе. Я все равно умру, вопрос в том: один или же утяну за собой Фаби и Джемму? Пожалуйста, она не должна знать о моем решении!

Еще один безродный ребенок, который не будет помнить и знать отца.

Я пыталась отключить чувства, пока писала текст завещания и вносила туда информацию по картинам и банковским счетам Энцо. Я пыталась не плакать, пока смотрела на дрожащую руку, ставящую подпись под документом. А еще я отказалась брать с него деньги за это. Я просто не могла, потому что чувствовала себя палачом, который только что вынес смертный приговор.

– Не нужно плакать, сеньорита Ритци. У них будет беззаботная и безбедная жизнь. Гораздо лучше, чем сейчас.

– Неправда! В их жизни уже не будет вас…

Он ничего не ответил, с любовью погладил спящего ребенка по волосам и запел ему что-то на южном наречии.

Я молча поднялась с места и поспешила к выходу, потому что уже видела, как Энцо достал из-под матраса крохотный пузырек с последней дозой яда.

– Уходим, – бросила я Ами, прекрасно понимая, что ничего из произошедшего не смогу рассказать ни ей, ни кому бы то ни было.