Уэйд почувствовал, что у него раскалывается голова. Слепящий солнечный свет и толпы народа — все разом навалилось на него.
— Уэйд.
А вот и Норм, худющий, волосы завязаны в хвост, не обремененный потомством, с изжелта-бледной кожей, как у всех людей с натруженной печенью. Он держал в руках «дипломат», смотревшийся здесь, в Диснейуорлде, как пулемет. Норм жестами показал Уэйду, чтобы тот следовал за ним в старомодный ресторанчик, расположенный в стороне от общей свалки. Уэйд подхватил Теда и Брайана и двинулся вслед за Нормом в ресторан, где тот уже заграбастал столик в дальнем углу.
— Норм, это мой папа, Тед, и мой брат, Брайан
— Очень приятно, — Норм не стал напрягаться, даже чтобы пожать кому-нибудь руку.
Возникло мгновенное молчаливое замешательство, и Тед спросил:
— Так чем ты занимаешься, Норм?
— Следую по стопам своего отца.
— А чем занимался твой отец?
— Папа, я уверен, что Норм не горит желанием давать интервью, — оборвал его Уэйд.
— Нет, Уэйд, все в порядке, — сказал Норм. Потом повернулся к Теду: — После Второй мировой войны мой отец зарабатывал на жизнь, возвращая украденные произведения искусства их законным владельцам.
— Пристойное занятие, — сказал Тед.
— Да, весьма пристойное. И очень благородное. Сами представляете, сколько сделок пришлось заключить моему отцу, сколько соблазнов и обманов встречалось на его пути. И знаете что? Он ни разу не поддался.
— Правда?
— Да, Тед, правда. И именно благодаря его благородству мы жили в доме, который разве что символически можно было назвать домом, в одном из незавидных пригородов Канзас-Сити.
— Понятно.
Официантка в соответствующе старомодном платье прервала их беседу и спросила, что они будут заказывать из напитков. Все заказали чай со льдом, и она ушла.
— К счастью, — продолжал Норм, — дражайший папочка разрешал мне сопровождать его во многих увеселительных поездках. Никогда не забуду тот день, когда мы вернули Рубенса случайно уцелевшему узнику концлагеря, некогда владевшему сетью универмагов в Баден-Вюртемберге. У меня на душе становится тепло и сладко всякий раз, как подумаю об этом. Но, разумеется, думаю я об этом не так уж часто.
На столе появились четыре порции чая со льдом. Норм достал из «дипломата» фляжку мятного шнапса.
— Излюбленный напиток подростков всего света. Он разъедает кишки, но дыхание сохраняет мятную свежесть. По сути, жизнь — это череда таких вот маленьких надувательств.
— Давай дальше, — сказал Тед. — Ты говорил о своем отце.
Норм плеснул шнапса себе в чай.
— Да, так вот, дражайший папочка позволял мне ездить с ним вместе, и самый большой подарок, который он мне когда-либо сделал, было то, что он почитал нравственным уроком: я наверняка знал кто из его клиентов самый большой мошенник, самый гнусный тип и самый крупный воротила в этом бизнесе. — Норм отхлебнул чая. — Итак, предлагаю тост. — Все четверо подняли стаканы. — За дражайшего папочку. — Все выпили, после чего лицо Норма приняло почти мечтательное выражение. — Его «чероки» врезался в высоковольтную линию недалеко от Эль-Пасо в 1981 году, и с тех пор я стал руководить семейным бизнесом. Не стоит и говорить, что я не живу в доме, лишь символически напоминающем дом.
— Война кончилась больше полувека назад, Норм, — сказал Тед, — и ты хочешь сказать, что разыскивать и возвращать награбленное столько лет спустя — все еще прибыльное дело?
— Война? Пффф. Сегодня моя работа в том, чтобы, — Норм помолчал, — находить предметы и находить людей, которые бы им соответствовали.
— Тогда, значит, вы не наркоторговец? — сказал Брайан.
Норм расхохотался. Тед ткнул Брайана в грудь:
— Ну и олух же ты, Брайан. Заткни пасть. Норму удалось справиться со смехом и выдавить: