– Сегодня ночью ты был такой странный! Я долго не могла уснуть, и всякий раз, когда протягивала руку, чтобы дотронуться до тебя, как если бы мы спали в одной постели, ради твоего же спокойствия, – ты говорил мне «Отстань!» и отмахивался от меня.
Он пришел в полнейший восторг.
– Нет, правда? Во сне? – спрашивал он со смехом.
– Судя по всему, да. Один раз ты крикнул «Оставь меня в покое!» – так громко, что я подумала: наверное, ты проснулся, и попыталась с тобой заговорить, но ты уже храпел.
– Забавно, правда? Надеюсь, ты на меня не обиделась.
– Нет. В кои-то веки ты вел себя последовательно – уже благо.
Он почистил зубы и схватил на ходу несколько оставшихся с вечера каштанов. Потом Мейплы позавтракали – черствые булочки и горький кофе – и снова пошли гулять по Риму. Туфли его неведомо почему тотчас принялись его терзать. С какой-то непостижимой, чуть ли не издевательской заботой к их незримым нуждам город подсунул им прямо под нос обувной магазин; они вошли, и Ричард купил у молодого, грациозного, как рептилия, продавца пару черных туфель из крокодиловой кожи, без шнурков. Туфли были узковатые, фасонистые, зато форму держали железно – не то что те, прежние, которые ни с того ни с сего бульдожьей хваткой впивались в ногу. Дальше Мейплы (она с путеводителем «Ашет» в руке, он со своей уложенной в коробку американской обувкой) двинулись по Виа Национале к памятнику Виктору Эммануилу[1] – гигантской лестнице, ведущей в никуда.
– За что ему такие почести? – спросил Ричард. – Это он объединил Италию? Или того звали Кавур[2]?
– А это не тот карикатурный маленький король из «Прощай, оружие»[3]?
– Понятия не имею. Знаю только, что
– Теперь ясно, почему итальянцы не страдают комплексом неполноценности. У них все такое огромное!