Ноль ноль ноль

Дон Артуро – глубокий старик, который помнит все. Он разговаривает с каждым, кто готов его слушать. Его внуки – слишком взрослые, он уже стал прадедушкой, и малышам он предпочитает рассказывать другие истории. Артуро рассказывает, что однажды к ним приехал генерал на лошади, которая всем казалась огромной, но на самом деле была просто здорова: в тех краях лошади были худые, с артритными ногами. Он спешился и приказал всем гомерос – так называли крестьян, выращивавших опийный мак, – убирать урожай. Приказ в обязательном порядке – выжечь земли. Вот так и приходит государство, всегда с приказами. Они должны были подчиниться или сесть в тюрьму. На десять лет. Тюрьма, тут же подумали крестьяне. Снова выращивать хлеб было хуже, чем оказаться за решеткой. Но все это время – десять лет тюрьмы – их дети не смогли бы сеять мак, землю бы конфисковали, или она бы в лучшем случае высохла. Гомерос опустили глаза, ничего не ответив. Все их земли и плантации мака собирались сжечь. Приехали солдаты и облили соляркой землю, цветы, вьючные тропы и дорожки, которые вели от одной латифундии к другой. Артуро рассказывал, как земля, красная от маков, покрылась черными пятнами, темной густой мазью. Ее лили из ведер, и воздух наполнила жуткая вонь. В те времена вся работа делалась руками, еще не было больших насосов, перекачивающих яды. Жижа из ведер и вонь. Но старый Артуро вовсе не поэтому помнит все. Он помнит, потому что именно там он узнал, как распознать храбрость и что трусость отдает человеческим мясом. Поля медленно охватило пламя. Без вспышек, полосу за полосой огонь пожирал все. Загорелись тысячи цветов, стеблей, корней. Все крестьяне смотрели, смотрели и жандармы, и мэр, и дети, и женщины. Печальное зрелище. Вдруг они увидели, как невдалеке из горящих кустов начали появляться какие-то кричащие шары. Они были похожи на живые огни, которые подскакивали и потом задыхались. Но это не языки пламени вдруг обрели душу и возможность двигаться. То были животные, которые уснули, спрятавшись в траве, и не услышали грохота ведер, не учуяли незнакомый запах солярки. Горящие кролики, бродячие собаки, даже маленький мул. Все они загорелись. Ничего нельзя было поделать. Солярку, сжигающую мясо, не потушить никакой водой, и земля вокруг тоже горела. Животные кричали и испускали дух у всех на глазах. Это была не единственная драма. Загорались и пьяные гомерос, задремавшие, пока лили солярку. Они лили солярку и пили пиво. А потом заснули среди маков. Огонь добрался и до них. Они кричали намного меньше, чем животные, и шатались – так, будто алкоголь в крови поддерживал огонь изнутри. Никто не пытался их потушить, никто не бросился к ним с одеялом. Пламя было слишком сильным.

Именно там дон Артуро начал учиться. Он помнит собаку – кожа да кости, – которая бежит к огню. Она залезает в эти адские кусты, выбегает из них и вытаскивает наружу двух, трех, потом шестерых щенят, одного из них катает по земле, чтобы потушить. Обгоревшие, но живые, щенята кашляли дымом и пеплом. Покалеченные, но живые. На своих маленьких лапках они шагали за собакой, которая прошла перед людьми, глазевшими на пожар. Казалось, она рассматривала всех. Ее взгляд останавливался на гомерос, на солдатах, на всех этих жалких человеческих существах, всех, кто стоял там как вкопанный. Трусость животные умеют чувствовать. Страх животные уважают. Страх – самый естественный инстинкт, достойный уважения. Трусость – это выбор, страх – состояние. Той собаке было страшно, но она прыгнула в огонь, чтобы спасти щенят. Ни один человек не спас другого человека. Их всех оставили гореть. Так рассказывал старик. Чтобы понять, не нужно быть взрослым. С ним это случилось сразу же, в восемь лет. И он до девяноста лет сохранил эту правду: животные достаточно храбрые и знают, что такое защищать жизнь. Люди кичатся своей храбростью, но умеют только подчиняться, пресмыкаться, стрелять и кое-как выживать.