– Ты пробовал помочь себе? – Я потрясена и разваливаюсь на части от злости, отчаяния, ненависти и боли.
– На мне это не работает.
– Тогда я тебе помогу. Ты не урод – забудь это, как еще один страшный сон. Ты – самый красивый, умный и добрый из всех, кого я знаю! – я почти кричу и снова сжимаю кулаки. – Хочу ли я попытаться? Теперь я, черт возьми, уверена в этом! Все они улыбнутся тебе и попросят прощения, вот увидишь!
Пронзительно засвистев, на кухне закипает чайник.
– Ладно. Давай. Давай попытаемся! – Егор резко смахивает что-то со щеки, поднимается и, пряча покрасневшие глаза, быстро исчезает за дверью комнаты.
Десять
Еще с утра казалось, что жизнь катится под откос, что вокруг лишь пустота и уродливые маски вместо лиц, а сейчас душа стала огромной, и ее заполнило звенящее, искрящееся счастье. Снег за забитыми полиэтиленом окнами тихо укрывает осеннюю грязь, глупая улыбка застыла на лице, щеки горят, глаза любуются точно такими же удивленными глазами напротив.
Теперь Егор – мой парень…
Я все еще не могу этого осознать, и, судя по всему, с ним происходит то же самое.
Нас разделяет кухонный стол, накрытый «веселой» скатертью, две чашки с давно остывшим чаем и фиалка в плетеном горшке. Но наши руки сцеплены, а стены тесной, как и вся эта квартира, кухни ни за что не пропустят сюда посторонних.
Мне не до чая – я впервые услышала признание в любви. И не от кого-нибудь, а от мальчика, которого тоже люблю, безумно и нежно.
Я не знаю, что будет дальше, и не хочу ни о чем думать – просто качаюсь на волнах тихой сказки в идеальном, заполненном смыслом молчании.
Мы одновременно вздрагиваем от щелчка, звона ключей и шуршания в прихожей.
– Егор! Ты дома? – раздается с порога тихий голос. – Дорогу замело, думала, электричку отменят… Ты обедал?
Сердце ухает в желудок – онемев, смотрю на Егора, его пальцы еще раз крепко, до боли, сжимают мои и тут же отпускают.
– Ма, я не один! – отзывается он, и в проеме показывается девушка со светлыми волосами – настороженный взгляд огромных голубых глаз застывает на мне, и я ощущаю себя маленькой и ничтожной…
«Жену Лебедева» я видела несколько раз, но лишь мельком: встречая ее на улице, бабушка демонстративно переходила на другую сторону и силком волокла меня за собой. Оказывается, она очень красива… Даже моя мама, позволяющая себе регулярные косметические процедуры, уход и салонный макияж, не выглядит настолько сногсшибательно. Егор совершенно не похож на мать, но от этой прекрасной женщины исходит точно такое же ледяное спокойствие.
– Здравствуй, – тихо говорит она и вопросительно поднимает бровь.
Быстро киваю и пищу:
– Здравствуйте!
– Познакомься, это Соня! – оживляется Егор, но его мама заметно бледнеет.
– Соня? Какая Соня? – Она скользит ладонью по кафелю и отступает на шаг.
Я вскакиваю со стула:
– Меня зовут Соня Наумова. Я знаю всю правду и хочу извиниться перед вами за все, что сделала моя бабушка. Пожалуйста, простите меня!
Она замирает – взгляд затуманивается и внезапно становится расфокусированным:
– Соня Наумова умерла…
От подозрения, что красивая хрупкая мама Егора, возможно, не в порядке, по коже ползет озноб.
– А эта Наумова как тут оказалась? – Она включается в реальность, моргает и беспомощно озирается по сторонам. – Зачем ты ее впустил, Егор? Проверь двор: она никого с собой не привела?
Мне горько и обидно до едких слез, я почти не дышу от испуга, но терплю и смиренно жду продолжения.
– Неужели ты думаешь, что одних извинений будет достаточно?.. – Она обращает взор на меня и невесело усмехается. – Вы, бездушные сволочи, свели в могилу невиновного человека, но вам показалось мало…
– Ма, она просит у тебя прощения за то, чего не делала! – перебивает Егор и встает между нами. – Соня ни к чему не причастна и точно так же, как и мы, всю жизнь мучается!
– Да мне плевать!.. – Его мама трясет головой, будто хочет избавиться от ужасного видения.
Никогда еще мне не было настолько противно находиться в этом не принадлежащем мне целых шестнадцать лет теле, никогда еще не доводилось побывать в шкуре мерзкого, ненавистного кому-то существа…
Съежившись под ледяным взглядом, я пытаюсь проскользнуть в прихожую, но Егор удерживает меня за рукав.
– Так, ладно. Мам, познакомься, это моя девушка! – прочистив горло, громко произносит он.
– Что?.. – Кровь окончательно отливает от фарфорового лица. – Ты с ума сошел, Егор?
– Я с ней, мам. Я ей верю, – упрямо повторяет он, обхватив мое запястье, и смотрит матери в глаза. – Ты слышишь меня? Я ее люблю.
Шумно выдохнув, она оседает на табурет и закрывается ладонями:
– Господи, за что мне все это…
– Простите!.. – снова пищу и, высвободив руку, в ужасе выскальзываю из кухни.
Я проклинаю себя за то, что так бездумно заявилась в дом, где люди по-настоящему страдают из-за моего семейства. Где ненавидят и презирают мою бабушку. Где не жалуют меня. И поделом…
– Прошу тебя, не связывайся с ней, Егор! Они отнимут у тебя все… – из кухни слышатся рыдания.
Но парень снимает с крючка пуховик, помогает мне надеть его и, набросив пальто, буднично поясняет: