Ноктюрны (сборник)

У дома Рябкова стояло десятка полтора экипажей и катафалк. Мужики в широкополых факельщицких шляпах сидели на тумбах и покуривали с равнодушием посторонних людей. Около них собралась кучка уличных зевак. Ворота и двери везде были растворены, на лестнице и на полу следы грязных ног, точно после пожара. Чиколев был доволен, что, благодаря набравшейся в комнате толпе, может остаться незаметным, да и пришел он к самому выносу, когда охрипший дьякон оканчивал «вечную память». Гурьбой двинулись певчие, поднялся топот и последняя суета похоронной публики. Федор Павлыч прижался к стенке, когда мимо него понесли гроб. «Какой он большой…» – невольно подумал Федор Павлыч, провожая, глазами колыхавшийся в руках носильщиков гроб. Впрочем, все после смерти вытягиваются и кажутся больше. За гробом шла в трауре жена Рябкова, две дочери и маленький мальчик, а за ним человек десять родственников и старых знакомых. Этих последних так немного осталось, и Федор Павлыч встречался с ними только на похоронах. Такие старые знакомые имеют дурную привычку приятно удивляться, что вы еще живы… Федор Павлыч издали раскланялся кой с кем и побрел в хвосте процессии.

Церемония отпевания в церкви утомила Федора Павлыча, и он все время с неприятным чувством думал о том, как ему придется идти пешком на кладбище. Старых друзей так немного осталось, нельзя же сесть на извозчика, а тут еще снег идет… Никакого трогательно-умиленного настроения Федор Павлыч решительно не испытывал и думал только о себе, с тем старческим эгоизмом, когда круг жизни с каждым годом делается все уже и уже. Когда он чувствовал, что на него смотрят, то начинал притворно вздыхать и крестился мелкими крестиками.

Кончилась и эта церемония; отдали последнее целование, причем Федор Павлыч старался не смотреть в лицо покойнику, и похоронная процессия тронулась из церкви. На открытом воздухе пение хора совсем терялось, священник с трудом шагал по осклизнувшей мостовой, за гробом уныло плелась кучка родственников и знакомых, которых теперь было меньше, чем при выносе из дома. Федор Павлыч с удовольствием подумал, что вот, хотя ему и неприятно, а он выдерживает характер, не как те другие, которые скромно улизнули даже от своего последнего долга. Снег шел сильнее, мокрые хлопья попадали Федору Павлычу за воротник и садились на нос, вызывая неприятную дрожь, но нужно в каждом деле выдерживать характер до конца. Похоронный перезвон уныло замирал в воздухе, попадавшиеся навстречу пешеходы торопливо крестились и спрашивали у кучеров, кого хоронят.

Кладбище отделялось от города пустырем, который на языке мещан носил громкое название «степи». Если в городе начиналась уже весна, то здесь царила зима в полной силе и белый снег лежал толстым слоем. «Не угодно ли, когда он растает», – подумал Федор Павлыч, с трудом шагая по изрытой кладбищенской дороге. Каменная ограда кладбища, красиво белевшая летом, теперь на общем белом фоне совсем терялась, и только зеленой шапкой поднимался сосновый кладбищенский лес. На кладбищенской церкви уныло перезванивали какие-то необыкновенно тонкие колокола, и этот монотонный перезвон начинал раздражать Федора Павлыча.

Процессия уже приближалась к кладбищу, когда одна из провожавших дам остановилась и с укором проговорила:

– Федор Павлыч, вы, кажется, не хотите меня узнавать…

– Анна Васильевна, какими судьбами… да вы ли это? Давно мы не видались… да… и где пришлось встретиться…

Федор Павлыч вдруг засуетился и смущенно вытер лицо платком, а она шла рядом с ним, поддерживая одной рукой мешавшее шагать платье. На вид ей было под шестьдесят. Сгорбленная высокая старуха с сморщенным желтым лицом представляла ходячую развалину, и Федор Павлыч с ужасом подумал про себя: «Вот так встреча… отлично!.. Как раз к месту… Ах, черт возьми!..»

– Давненько мы не видались, – продолжала она совершенно спокойным тоном. – И я как-то, знаете, совсем упустила вас из виду…

– Да, лет тридцать с хвостиком будет, Анна Васильевна.

– Неужели тридцать? Боже мой, как время быстро летит… Давно ли, подумаешь… Вон идет моя старшая внучка. А вы остались верны себе, Федор Павлыч: одинокий старый холостяк?..

– Да, в этом случае я выдержал характер, Анна Васильевна.

– Послушайте, что же вы не предложите мне руки?.. Прежде вы были самым вежливым человеком…

Федор Павлыч извинился и сделал руку кренделем. Ему сделалось даже страшно, что в лице их двоих под руку идут целых сто десять лет.

II

Снег шел все сильнее. Небольшая кучка хорошо знакомых тесно сбилась за гробом, и каждый думал про себя со страхом, за кем теперь очередь?

– Ах, как немного осталось старых друзей, – шептала Анна Васильевна, крепко опираясь на руку своего кавалера. – Какие-то все новые люди… И откуда они взялись, эти новые?