Ноктюрн

Марко и Кончита сидели в первых рядах амфитеатра, Марко, взбудораженный грозным видом Барбаро, ревом озверевшей публики, кричал вместе со всеми:

— Барбаро! Барбаро!

Один из тореадоров перемахнул через барьер и вышел навстречу животному. Бык, остановившись, бил передним копытом и злобно косился на человека с красным плащом. Потом поднял морду и зашелся в жутком реве. Все затихло. Сотни глаз были устремлены на арену с нетерпеливым ожиданием — увидеть растерзанное человеческое тело и обагренный кровью песок, чтобы было о чем говорить до следующей корриды.

Барбаро перестал реветь, фыркнул и, выставив рога, вдруг устремился вперед. Тореадор не двинулся с места, только махнул красным плащом.

Человека и быка разделяли несколько метров... метр... И в тот момент, когда, казалось, рога уже вонзаются в грудь тореадора, тот ловко отпрянул в сторону. Барбаро, потеряв равновесие, с разбегу ткнулся в песок, подняв облако пыли. Над рядами прокатился гром аплодисментов.

— Олле! — кричала в восторге публика. — Держись, Барбаро!

Бык медленно поднялся, тряхнул головой и заревел. Потом, выгнув дугой хвост, снова ринулся в атаку.

Долго продолжался поединок. Отважный тореадор хладнокровно и ловко отражал все наскоки разъяренного животного. Уж не раз в загривок быка вонзались острые бандерилии. В яростном исступлении он мчался прямо на человека, но каждый раз рога животного подхватывали только плащ тореадора.

Зрителям уже казалось, что Барбаро побежден. Они злились и, мстя за свое разочарование, выкрикивали ругательства, швыряли в быка тухлые яйца, апельсины.

Дрожа от ярости, бык остановился перевести дух перед новой атакой. Тореадор, уверенный в победе, спокойно подошел к нему, накинул на рога свой красный плащ. Блеснул на солнце клинок шпаги. Град камней и апельсинов прекратился. Опять стало тихо.

Марко смотрел как завороженный. На миг он прикрыл уставшие от напряжения глаза, и тут раздался отчаянный крик Кончиты:

— Отец!

Стиснув руку Марко, Кончита вскочила. Марко бросил взгляд на арену и обомлел. Только теперь он увидел, кто был этот бесстрашный тореадор.

Неожиданным броском бык выбил из рук тореадора шпагу, а самого его швырнул на песок. Крики обезумевшей от восторга публики еще больше распалили зверя. Он поднял тореадора на рога, подбросил в воздух и снова устремился к своей жертве. Другие тореадоры тщетно пытались отвлечь внимание быка на себя.

— Помогите! — раздался отчаянный крик Кончиты.

Раздумывать было некогда. Марко скатился вниз по рядам, перемахнул через барьер и, подняв с земли шпагу, нацелил ее в грудь Барбаро...

В эту минуту он забыл обо всем на свете. Одно чувство владело им: надо спасти человека, спасти отца Кончиты во что бы то ни стало!

Бык взревел от боли, дернулся и тяжело рухнул, уткнувшись мордой в песок. Марко помог подняться израненному тореадору и потянул его к барьеру.

— Мерзавец! Болван! — ревела публика. — Вон отсюда, убить его!

На арену с новой силой посыпались гнилые апельсины. Поднялся оглушительный шум. Марко с трудом перетащил тореадора через барьер, и в тот же момент на дощатую стенку всей своей тяжестью навалился издыхающий бык.

Едва Марко опустился на землю, у него над ухом раздался злобный крик:

— Жалкий голодранец! Как ты смел убить моего лучшего быка! Я тебе кости переломаю!

На голову Марко посыпались удары. В глазах у него потемнело... Тем временем тореадор пришел в себя, с трудом поднялся на ноги, опершись о барьер. Долговязый попятился.

— Лучше уйдем, — сказал тореадор Марко, ухватившись за его плечо. — Не то я убью кого-то из этих скотов.

Окружавшая их толпа расступилась, они вышли на улицу. Там их ожидала Кончита.

— Уйдем скорее отсюда! Отец, пойдем к Марко, нам нельзя оставаться в гостинице.

С тех пор, как в подвале поселились Хулио Вальдепенья с дочерью, у Марко прибавилось забот. В день по нескольку раз бегал он из дома в гостиницу и обратно, чтобы принести больным еду. Хулио быстро выздоравливал, а вот отцу Марко день ото дня становилось хуже.

Однажды вечером, вернувшись с работы, Марко не застал его в живых. У кровати покойного сидела Кончита.

Сдерживая слезы, она попыталась ободрить друга. Но Марко молча, растерянно смотрел в мутное окно, сквозь которое едва-едва пробивался свет.

В душе его была пустота, огромная и тоскливая, как высохшая андалузская степь. Марко подошел к кровати, где лежало тело отца, упал на колени и зарыдал.

Кончита не успокаивала. Когда Марко затих, она дотронулась до его плеча:

— Пойдем на улицу!

Марко поднялся и, не говоря ни слова, последовал за девушкой. Трамвай долго вез их в пригород. Мимо проплывали сады, апельсиновые рощи, кукурузные поля... Марко ничего этого не видел. Он думал об отце.

Сошли на далекой окраине, и Кончита свернула на узкую тропинку. Пахнуло соленым морским ветром.

— Не грусти, Марко! — заговорила девушка. — Ты только посмотри, как красиво вокруг! А как хорошо могли бы жить люди, если бы они были свободны, если б их никто не притеснял! Проснись же, Марко! Раскрой глаза! Или ты не любишь родины, нашей Испании!