Ноктюрн

— Послушай, давай в пути не говорить о нашем деле! Иной раз и у кустов оказываются уши. А напоремся на фалангистов, прикинемся пьяными. Угостим их вином, фруктами. Только смотри не подсунь этим живоглотам дыню!

— Будь спокоен, не ошибусь.

— Ну и довольно об этом. Запоем-ка песенку, как и полагается пьянчужкам. Знаешь «Однажды ночью в Севилье»?

— Нет, лучше споем «Кармелу»... Эта мне больше по душе.

Они во все горло затянули песню и вообще вели себя так, будто только что осушили бочонок вина.

Неподалеку от Палафругеля шоссе забирало влево, а на повороте дороги пост фалангистов — двое солдат с винтовками.

— Стойте, старики! — крикнул один из них, подняв руку. — Куда это собрались?

— На базар во Фласу, сеньоры, денег нет, а налоги платить надо, хотим фрукты да вино продать, сеньоры, — скороговоркой сыпал один из бородачей.

— Дело доброе. Не будете платить налоги — посадят вас в кутузку.

Фалангисты подошли поближе, придирчиво оглядели корзинки. В одной вино, в остальных фрукты.

— Ойга! — воскликнул фалангист. — А с винца полагается пробу снять. Опять же мулам будет легче, да и вам придется поменьше закладывать. А то напьетесь, корзинки свои растеряете.

— Как скажете, сеньоры. Угостить всегда рады!

Второй крестьянин достал из корзинки глиняный кувшин и крикнул:

— Ребята, есть куда налить? Подставляй посуду!

Постовые отстегнули обтянутые зеленым сукном фляжки итальянского образца, отвинтили алюминиевые колпачки и с жадностью глядели на красную струю из кувшина. Добрую половину тут же выпили и снова до краев наполнили фляжки, потом отошли к обочине и крикнули:

— А теперь проваливайте!

Те не заставили себя упрашивать, стеганули мулов и были таковы. До вечера они таким же образом миновали еще несколько постов. Кувшин с вином, корзины с фруктами наполовину опустели. Только необычно тяжелых дынь крестьяне никому не давали.

На закате свернули с дороги в густую дубраву.

— Говорил тебе, все будет как надо! — усмехнувшись, сказал один. — Ты привяжи мулов, а я пойду разведаю, что и как. Эшелон должен пройти через несколько часов. Ты пока доставай взрывчатку, запалы. Да поторапливайся, не опоздать бы!

Говоривший затерялся в сумраке леса. Осторожно, ползком пробирался он между стволов, и вскоре впереди зарумянилось небо. Вдоль опушки тянулось полотно железной дороги. Человек остановился, прислушался. Шелестела листва, тревожно покрикивала какая-то птица. Стволы пробковых дубов, с которых за годы войны не срезали ноздреватую кору, обросли толстым слоем пробки. Прячась за деревьями, человек выбрался на опушку. В лучах заката золотились рельсы. Долго он озирался по сторонам, и, убедившись, что поблизости никого нет, пустился в обратный путь.

Взрывчатка и запалы уже были вынуты из дынь, приведены в готовность. Корки пустотелых дынь тут же съели проголодавшиеся мулы. В лесу не осталось никаких следов.

Через полчаса бородачи выбрались из темной дубравы на дорогу. Дело было сделано. Они отъехали уже далеко, когда ночную темноту озарила вспышка и прокатилось эхо взрыва.

Назавтра люди, с трудом скрывая радость, сообщали друг другу о том, что ночью на железной дороге взлетел на воздух эшелон с направлявшимися в Пиренеи карателями.

Каждую третью ночь в Ведьмину пещеру на Черном мысу заплывала лодка. Прежде чем отправиться туда, Луис Вентэро выходил в открытое море. Отдалившись от берега, выключал мотор и шел к пещере на веслах. Точно так же поступал и на обратном пути. На дне лодки всегда лежала сеть с частой ячеей для сардин. Иногда Вентэро брал у рыбаков свежую рыбу для большей безопасности.

Не один Селестино, все партизаны с нетерпением ждали Вентэро. Он привозил им газеты, одежду, еду. Рассаживались вокруг костра и жадно слушали рассказы старого рыбака.

— О нашей поездке на базар во Фласу никто еще не пронюхал? — спросил у отца Селестино.

— О ней знают те, кому положено, и только. После взрыва эшелона полотно разбили на участки, их усиленно охраняют. Для охраны железной дороги сняли даже многие посты в Палафругельском лагере. Городской гарнизон отправили в лес охотиться за партизанами. В соседних селениях повальные обыски и аресты. Третьего дня и Паламос вверх дном перевернули.

Партизаны грелись у костра, ели принесенные гостинцы и улыбались в бороды.

— Отец, ты точно знаешь, что гарнизон оставил город, что уменьшена охрана концлагеря? — спросил Селестино.

— Об этом говорят не только у нас в поселке, но и в самом Палафругеле. Да я сам позавчера, возвращаясь с базара, видел, как по шоссе прошел большой отряд. За ним ехала походная кухня, машина с продуктами. По всему было видно — надолго уходят.

— Хорошая новость, ребята, — оживился Селестино. — Пусть только отойдут подальше...