– Вот вы хоть и из Департамента полиции, а правильные вопросы задаете, – одобрил старик. – Такая проблема была. И решали ее сами крестьяне. Воровать тем, кто прятался, они не разрешали. И вообще, полагалось вести себя тихо. Если кто не удерживался, того мужики убивали. Закапывали под елкой, и все… Поэтому беглые знали границы дозволенного. И в целом жили мирно.
– А вы, помещики, как это терпели? Ведь такой притон под боком! Ваши крепостные получали пример неповиновения. Чуть что – уйду в лес!
– А что мы могли поделать? Пять тысяч! Будешь бороться с ними, так и спалят. Приходилось терпеть. Опять же, бегство было и полезным.
– Полезным? – удивился сыщик. – В каком смысле?
– Да в прямом. Это как клапан в котле. Если нет клапана, то котел взорвется. А тут самые лихие убежали, а работящие да спокойные остались. Более-менее договорились мужик с помещиком и живут как могут. А если лихому нет выхода, так он за топор возьмется!
– Понятно. Но давайте вернемся к Савичу.
– Давайте! – согласился Обернибесов. – Их деревенька насчитывала, сколько помню, сто сорок дворов. И была как раз посреди этих Пелуш. Самое такое место!
– А как же вы к ним в гости ездили? Через тайные схроны беглых?
– Ну, не селились же те вдоль дорог! В лес мы старались не углубляться. И вообще… уживались. Они нас не трогали: крестьяне не велели. Да и полицию лишний раз будить ни к чему. Сколько раз случалось: едешь, а навстречу тебе бегунки! Ну, поздороваешься, они тебе ответят, и каждый идет своим путем дальше. Но иногда попадался в лесу совсем уж дурной человек, проще говоря, негодяй. И он беззаконничал. Воровал, грабил – пока мужики не прознают и не убьют. И вот такой негодяй однажды поймал в лесу госпожу Савич, жену Никиты Ивановича и мать Ильи Никитича. Было ей тогда почти тридцать, имела она двух деток; жили хорошо. И вдруг такое несчастье!
– Убил?
– Нет, только изнасиловал.
– А возница? Не пешком же барыня шла по лесной дороге?
– Возница убежал, испугался. Беглый был очень силен и уже прославился дурными подвигами.
– Дворовый бросил свою барыню?
– Точно так. Никита Иваныч потом его за это в солдаты отдал, не в очередь.
– И что госпожа Савич?
– А куда ей после этого? Продолжила жить как жила. Вины ее в том несчастье никакой не было, просто так бог решил испытать…
– А беглый?
– Того мужики на другой же день убили и голову помещице принесли.
– Ну и ну. Кавказская какая-то история!
– Нет, новгородская. И разворачивалась на моих глазах.
– В каком году она случилась?
– В шестидесятом. За год до отмены крепостного права.
Лыков подсчитал в уме и спросил:
– Стало быть, так и родилась будущая актриса Штромвасер? От того негодяя, которому отрезали голову?
– Да. И здесь случился между супругами раздор. Никита Иванович требовал, чтобы ребенок не родился. Зачем он нужен, плод насилия! А Мария Нефедовна не соглашалась. Как так живую душу убить? Дитя-то при чем? И родила.
– А как Никита Иваныч уверился, что ребенок не от него? – спросил сыщик. – Ведь ежели супруги живут вместе, этого точно сказать нельзя!
– Его тогда не было в имении, он пропадал в Петербурге по опекунским делам. А когда узнал, бросил все и приехал – было уж ясно. Ну, ладно отказалась вытравить плод… Это часто кончается плохо и для матери! Правильно сделала, что не стала! Но, когда дитя родилось, его следовало отдать в Воспитательный дом. Однако Мария Нефедовна и тут воспротивилась.
– Мужу это не понравилось, – догадался Лыков.
– Очень! Мы, соседские дворяне, тоже разбились на две партии. Одни были на стороне мужа, другие – на стороне жены. И в итоге, когда девочка родилась, мать назвала ее Ангелиной. И съехала от супруга.
– Без развода?
– Тогда развод был невозможен. Это сейчас твориться черт знает что!
– Никита Иванович посылал бывшей супруге содержание?
– Первое время да. А как отменили крепостное право, помещики сами стали нищие! Не до чужих детей им сделалось.
– На что же жили женщина с ребенком?
– Помогали родители, князья Мышецкие. Но они корили дочь за несогласие с мужем, и она от них тоже ушла. Не выдержала упреков. Ангелина стала для Марии Нефедовны всем, светом в окошке! На бумаге девочку удочерили московские мещане Боголюбовы. За деньги, конечно. Дали свою фамилию. Но мать и дочь жили вместе, очень скромно. Я их тогда часто навещал. Сочувствовал Марии Нефедовне, и теперь сочувствую. Красивая была женщина! Ангелина – в нее.
Старик замолчал и поморгал, стряхивая с ресниц слезу. Потом продолжил:
– Надо сказать, что братья Савичи встали на сторону матери.
– У Ильи Никитича был брат?