Ночные рассказы

«Вы должны относиться к суду с уважением!» — заметил я.

Тут он впервые пристально посмотрел на меня, и от взгляда его глубоких голубых глаз во всём мире не осталось никого, кроме нас двоих.

«Нет, господин Председатель Верховного суда, я должен демонстрировать своё уважение к суду».

Только на мгновение его взгляд задержался на мне, потом я обернулся к государственному обвинителю и отклонил высказанное им предложение.

«Публичность акта судебной власти, — заявил я, — гарантирована конституцией, и только в отдельных исключительных случаях её следует ограничивать. То, что здесь произойдёт, должно происходить в обстановке полной гласности».

Лишь некоторым из вас случалось бывать в помещении Верховного суда в Бернсторфском дворце на улице Бредгаде, но могу сказать вам, что помещения эти невелики, а на втором заседании по делу «Государство против Мортена Росса» они стали казаться совсем тесными из-за набившихся в зал людей. Они стояли плотными рядами до самых судейских кресел, и все приставы были в напряжении.

Пока секретарь суда зачитывал приговор суда второй инстанции, я рассматривал обвиняемого. На этот раз на нём был ярко-синий пиджак с серым жилетом, на шее — красный шарф, и я подумал, что такова эта молодёжь: даже в те минуты, когда их судьба сбрасывает маску и улыбается им голым черепом, они всё равно сохраняют надежду и радуются, что улыбаются именно им. Или взять, к примеру, его книгу, думал я, это какая-то наивная смесь мгновений откровенной похоти и невинных воспоминаний. Потом он посмотрел на меня, и я понял, что эти голубые глаза видят так же далеко, как и мои, а именно сквозь стены суда и через всю Данию до самой тюрьмы в Хорсенсе, ворота которой закроются за ним и которая будет систематически ломать его сопротивление, превращая в карлика, и отпустит лишь когда он станет тенью того существа, которое сейчас, сидя напротив меня, слушает перечисление своих злодеяний. Теперь ему страшно, подумал я, и так и должно быть, суд может и должен внушать страх, и, когда до конца чтения приговора оставалось немного, мне стало казаться, что он потеряет самообладание, лишится дара речи и подтвердит всем известную истину о том, что обвиняемому следует появляться в суде с адвокатом, а не в одиночестве, что те, кто отказывается от адвоката, — самоубийцы.

Тут секретарь суда остановился и сообщил, что обвиняемому, писателю Мортену Россу предоставляется слово для повторного заявления, и тогда я понял, что недооценивал его. Он поднялся из своей задумчивости, словно из глубокого колодца, и, как будто его атомы куда-то разбрелись, а теперь вернулись домой и собрались вместе, выпрямился, светясь дерзостью.

«Достопочтенный Верховный суд, — начал он, — позвольте мне начать с того, что хотя, как все могли убедиться, противная сторона в этом процессе и не изобрела велосипед…»

Государственный обвинитель вскочил со стула, в зале поднялся ропот, и мне пришлось всех успокаивать.

«За это проявление неуважения к суду, — заявил я, — обвиняемый приговаривается к штрафу в двести крон. Если такое поведение повторится, он будет выпровожден из зала суда».

На мгновение Мортен Росс склонил голову, словно проглотил горькую пилюлю. Потом он поднял взгляд, серьёзно посмотрел на присутствующих и медленно и отчётливо продолжил:

«Достопочтенный Верховный суд, об уважаемой мною противной стороне, которая теперь имеет подтверждение Верховного суда о том, что она изобрела велосипед, я хочу сказать…» — и тут его слова потонули в шуме зала. Тогда мы решили отложить дальнейшее рассмотрение дела на следующий день.

Публику в тот день пришлось выпроваживать под её громкие возгласы неодобрения, и, возможно, по причине этого беспорядка обвиняемый забыл папку с бумагами. Во всяком случае, они обнаружились на его месте, когда приставы освобождали помещение, и их можно было бы убрать в шкаф, можно даже сказать, что их следовало бы убрать в какой-нибудь шкаф, но, поскольку я всё равно каждый день хожу пешком мимо площади Нюторв и тюрьмы, я решил сам передать их ему. Я считал, что с любым произведением писателя — пусть даже и такого безнравственного писателя — следует обращаться чрезвычайно аккуратно.

В Верховном суде не существует требования представления первичных доказательств, не вызываются свидетели, судьи видят обвиняемых только в тех редких случаях, когда те сами являются на процесс, и поэтому моё посещение тюрьмы не было обычным явлением, но вам не следует тем не менее осуждать того тюремщика, который пустил меня в камеру. Видите ли, куда бы ни шёл, я никогда не бываю сам по себе, даже когда я снимаю судейскую мантию, я не могу снять с себя авторитет суда. Именно поэтому членами Верховного суда становятся через кооптацию,[17] именно поэтому судьи не могут одновременно занимать другие должности или посты в правлениях. Мы не можем вне суда жить жизнью, отличной от жизни в суде, где бы мы ни находились, мы несём с собой juris immaculatio — безупречное правосудие, и я чувствовал, что имею право на то, чтобы слегка отклониться от своего пути и зайти в тюрьму.