Зато дочь Голованова Тамару Федор Николаевич знал хорошо - совсем недавно она была его студенткой. Еще в институте Тамара проявила интерес к научным исследованиям, две ее студенческие работы были напечатаны в республиканском журнале. После окончания института ей как отличнице предложили место на кафедре терапии, и теперь под руководством профессора Прохоровой она готовила к защите кандидатскую диссертацию.
Скромная, болезненно застенчивая, трудолюбивая и исполнительная, Тамара никогда не кичилась высоким положением отца, большинство сотрудников института ничего о нем не знали.
Голованов очень любил свою единственную дочь. Узнав, что возле Тамары появился Рябинин, что их все чаще видят вместе то в кино, то в театре, то в парке, он навел справки и, получив о молодом перспективном ученом самые хорошие отзывы, успокоился. Более того, попросил Тамару пригласить Рябинина на обед, чтобы лично познакомиться с ним. Сергей ему понравился серьезным отношением к жизни, сдержанностью, немногословностью. Вскоре он сделал Тамаре предложение. Оно было принято.
Свадьба состоялась на даче Головановых. Из сотрудников кафедры пригласили только одного Пескишева. Застолье было скромное, без купеческого шика. Поскольку невеста, жених и его шеф были врачами, разговор больше вертелся вокруг медицинских тем. Часа через два гости стали разъезжаться. Рябинин проводил Пескишева к машине, искательно заглянул ему в глаза.
- Вы не думайте: я действительно люблю Тамару, а не ее родителей, негромко сказал он.
- Если бы я думал иначе, - устало ответил Пескишев, - я сюда просто не приехал бы.
Возвращаясь домой, он вспомнил о Бобарыкине и, так как время было не позднее, решил заглянуть к нему.
Федор Николаевич уже не раз пытался встретиться с Иваном Ивановичем, но все как-то неудачно: то он уезжал куда-то, то тетя Дуся не знала, куда он уходил. И хотя он просил ее передать Бобарыкину, чтобы тот связался с ним, Иван Иванович ни в институте, ни дома у него не появлялся. Видно, избегал этой встречи. А между тем он был очень нужен.
Неделю назад Пылевская легла в больницу, и Федору Николаевичу пришлось вместо нее читать лекции. Теперь он работал за двоих. Помощь Ивана Ивановича была бы весьма кстати.
Сегодня Пескишеву повезло. Бобарыкин оказался дома. Дверь открыла тетя Дуся, соседка.
- Не вовремя вы пришли, товарищ профессор, - вздохнув, сказала она Федору Николаевичу.
- Почему?
- Запой у него. Вторую неделю пьет. Спит мертвецким сном. Так что никакого разговора у вас с ним не получится.
- Вы передавали ему мои записки?
- А как же?
- Почему же Иван Иванович не пришел ко мне?
- Гордыня его заедает. Как это, говорит, я могу пойти в таком виде к профессору и просить его о чем-то. Если я кому нужен, так пусть сами ко мне приходят... Обидели его. Вот он обиду-то и заливает вином. Совсем дошел до ручки. Всю пенсию пропивает. Пообтрепался. Сколько я ему говорила, а все попусту. Не слушает он меня.
- Разрешите к нему пройти?
- Как же, как же, - засуетилась тетя Дуся. - Что же это я вас у двери держу. Проходите. Дверь у него не заперта.
Бобарыкин лежал на кровати и громко храпел. Пескишев с трудом растормошил его.
- Иван Иванович, проснитесь.
- Не мешай, - отмахивался недовольный Бобарыкин, не сознавая, с кем имеет дело.
- Иван Иванович, профессор к вам пришел, а вы так себя ведете. Нехорошо, - увещевала его тетя Дуся.
- Какой там еще профессор? Не мешай спать, - буркнул Бобарыкин, но вскоре открыл глаза и посмотрел на Пескишева. - А! Это вы, Федор Николаевич, - сказал Иван Иванович, огорченно крякнул и сел на кровать.
Лицо его было одутловатым, под глазами виднелись мешки, подбородок и щеки заросли густой рыжей щетиной. Сивушный дух заполнял комнату.
- Здравствуйте, Иван Иванович, - Пескишев подошел к окну и распахнул форточку. - Решил в гости к вам заглянуть.
Бобарыкин протер мутные глаза, оглядел свою запущенную комнатенку и безнадежно махнул рукой:
- Какие тут гости. Не до гостей мне, Федор Николаевич.
- Вижу, мой друг, вижу. А все же пришел. Дело у меня к вам есть.
- Какое тут может быть дело в моем положении...
Тетя Дуся взглянула на Пескишева, вышла и мигом вернулась с бутылкой вина.
Бобарыкин жадно схватил бутылку, подрагивающей рукой налил в стакан.
- Простите, что вам не предлагаю. Такую дрянь самому пить совестно.
Он жадно выпил вино, вытер рот рукой и поставил стакан на стол. Несколько минут посидел, закрыв глаза, затем извинился, встал, вышел из комнаты и долго не возвращался. А когда пришел, то был побрит, волосы на голове причесаны, вместо грязной помятой пижамы, в которой он лежал на кровати, на нем были белая рубаха и черные брюки, которые в прошлые времена он одевал только по праздникам.
- Вы уж извините меня, Федор Николаевич, угощать вас мне нечем.
- Да что вы, Иван Иванович, я ведь не угощаться приехал, а с просьбой к вам.
Пескишев знал, что Бобарыкин - человек самолюбивый. Если ему предложить работу, он это может расценить как подачку и отказаться. А вот от просьбы отказаться он не сможет.
- Ко мне? - удивился Бобарыкин. - А на какое лихо я еще способен?