Вечером, придя домой, Пескишев прежде всего позвонил Люсе. Она сразу же подняла трубку, будто сидела у телефона и ждала его звонка. Сообщив, что благополучно добрался домой, Федор Николаевич выразил сожаление, что не взял ее с собой.
- А кто тебе мешал это сделать? - пошутила Люся. - Уж во всяком случае, не я.
- В следующий раз я тебя обязательно увезу.
- А когда он будет - следующий раз?
- Как только ты пожелаешь.
- Зачем ехать за мной? Не лучше ли мне самой приехать к тебе?
- Отличная идея!
- Как видишь, у меня тоже возникают кое-какие идеи.
Хотя говорили они в шутливом тоне, разговор определяло стремление побыстрее встретиться: оба уже понимали, что не могут друг без друга жить, а если и смогут, то жизнь эта будет скучной и бесцветной. Пескишев предложил Люсе прилететь к нему в ближайшую пятницу. Но у Люси были в субботу уроки, и они договорились, что она это сделает неделей позже, заранее отработав за кого-нибудь из подруг, чтобы в следующую субботу быть свободной.
- Что тебе привезти из Ленинграда?
- У меня есть все, кроме тебя. Только тебя мне недостает.
Договорившись вновь созвониться в ближайшие день-два, они распрощались.
Было поздно. Звонить Галине, разговор с которой ничего хорошего не предвещал, не было никакого настроения. И все же этот разговор состоялся. Она позвонила ему сама.
- Федор, это ты? - донесся далекий голос.
- Да, я.
- Здравствуй! Это я, Галя.
- Здравствуй, - без энтузиазма ответил Пескишев.
- Что случилось? Ты был в Ленинграде.
- Да, был.
- Тебя видели в Русском музее.
- Вполне могли видеть. Я действительно смотрел новую экспозицию.
- В чем же дело? Почему ты не предупредил меня о своем приезде?
- Ты была, по-видимому, очень занята, ни на работе, ни дома я тебя не застал.
- Возможно. Последнее время у меня было много дел. Значит, ты звонил?
Разговор был сухой, нервный. Галина Викторовна задавала вопросы, Пескишев отвечал, с трудом сдерживая раздражение. Она уточняла, был ли он дома, почему не позвонил на дачу. Наконец сказала, что его тон, а тем более поведение ей не нравятся.
- Приехать в Ленинград и не повидать меня! Ну, это выходит за рамки всякого приличия. Где же ты пропадал? - возмущалась она.
- Да полно, за кого ты меня принимаешь, за осла? - еле сдержал гнев Пескишев. - Где ты была в те дни, когда я приезжал в Ленинград?
- Как где? На даче, конечно!
- На даче? А может, рыбу ловила на озере? Хотел бы я только знать, на каком?
Галина Викторовна замолчала. Она поняла, что отпираться бессмысленно. Вот только откуда Пескишев это узнал?
- Это Люся тебе сказала?
- Ты мне лучше скажи, кто такой Кораблев?
- Кораблев? А! Ревнуешь, значит! Что-то я за тобой раньше этого не замечала. Кораблев - наш сосед по даче. Он помогает мне во всем. Если хочешь, исполняет обязанности управляющего на общественных началах.
- А роль шофера кто исполняет?
- Тоже он. Должна же я пользоваться собственной машиной.
- В таком случае, какие у тебя могут быть ко мне претензии, если в субботу и воскресенье ты была с Кораблевым на рыбалке, а в понедельник не явилась на работу? Где ты была в понедельник?
- Не придирайся. В конце концов сам виноват. Переезжать в Ленинград не хочешь. Что мне одной делать? Не выть же, глядя на луну.
- Ну, вот и договорились.
- До чего? - не уловила Галина Викторовна.
- Думаю, что при возникшей ситуации нам лучше мирно разойтись.
- Этот вопрос мы вряд ли решим по телефону. Да и спешить не следует. Терпели же столько лет друг друга, еще потерпим. Что касается Кораблева, то это незаменимый человек.
- Тебе виднее.
Пескишев был ошарашен спокойным и наглым тоном жены. Так может говорить только человек, чувствующий себя неуязвимым. Он не был к этому готов, потому замолчал.
- Ну, что еще скажешь? - поинтересовалась Галина Викторовна.
- У меня нет никакого желания продолжать с тобой разговор. Когда примешь решение о разводе, сообщи. Согласие вышлю немедленно.
- Когда мне нужно будет развестись с тобой, я не буду просить и ждать твоего согласия. Ясно? - яростно ответила она.
В трубке послышались короткие гудки, и Пескишев положил ее на рычаг.
"Вот и поговорили, - подумал он, ощущая каменную усталость во всем теле. - Эх, пойду-ка я спать: утро вечера мудренее".
Он разделся, забрался под одеяло, мечтая наконец отоспаться за все последние дни, но снова пронзительно заверещал телефон.
Чертыхнувшись в душе, Федор Николаевич взял трубку. Звонил Круковский. Извинившись, сказал, что час назад в клинику привезли Цибулько. Никакой надобности в срочной консультации нет, но ректор распорядился, чтобы срочно вызвали его.
- Если вы не возражаете, я немедленно вышлю машину, - предложил Николай Александрович.
Расспросив его о том, что случилось с Цибулько, Пескишев согласился, что горячку пороть незачем, но отказать в просьбе ректора было неудобно, и он торопливо оделся.
В клинике Пескишева ждал Круковский. Он кратко изложил историю болезни и высказал мнение о диагнозе, против которого нечего было возразить.