Дункан закрыл глаза. Интересно, в тюрьме еще кто-нибудь не спит? Пожалуй, только надзиратели. Ежечасно они совершают обход, появляясь точно фигуры на старинных часах. Обувь у них мягкая, но железные площадки откликаются: слышен равнодушный дребезжащий звон, размеренный как пульсация ледяной крови. Днем его почти не слышно – наверное, из-за шума; для Дункана этот звук был частью особого ощущения ночи, созданного тишиной и мраком. Он его ждал и ловил. Звон означал, что прошли еще шестьдесят минут тюремного времени. Если Дункан был единственным, кто бодрствовал, значит, эти минуты принадлежали только ему, зачислялись на его счет и звякали, точно монеты, проскользнувшие в спину фарфоровой свиньи-копилки. Не повезло тем, кто дрыхнет! Они не получат ничего... Но если кто-нибудь подавал признаки жизни – кашлял, дубасил в дверь, призывая надзирателя, плакал или вопил, – Дункан делил с ним минуты поровну: тридцать минут каждому. Так по справедливости.
Разумеется, все это глупость, потому что быстрее всего время проходит, когда спишь, и нет хуже, чем вот так лежать без сна. Тогда выдумываешь всякие маленькие ухищрения, дабы скоротать ожидание за чем-то более осязаемым вроде рукоделья или головоломки. Другого ничего нет. В этом вся тюрьма: никакая не фарфоровая свинка, но громадная медлительная машина для перемалывания времени. В нее попала твоя жизнь, которую истолкло в порошок.
Дункан приподнял голову, потом снова перевернулся на другой бок. На площадке возник дребезжащий звон, но теперь его ритм был очень легкий, едва уловимый, и Дункан понял, что идет мистер Манди, который в тюрьме прослужил дольше любого надзирателя и умел подойти осторожно, не обеспокоив узника. Размеренный звук приближался, потом замедлился, как биение угасающего сердца, и наконец стих. Дункан затаил дыхание. Под дверью, на которой в пяти футах от пола имелся глазок с заслонкой, проглядывала полоска тусклого синего света. Вот в ней появился темный провал, потом вспыхнул и померк глазок. Мистер Манди заглядывал в камеру. Он говорил, что не только умеет мягко ходить, но чувствует, если кто-нибудь из его подопечных встревожен и не может уснуть...
С минуту он стоял абсолютно неподвижно. Затем очень тихо спросил:
– Порядок?
Дункан ответил не сразу. Боялся, что проснется Фрейзер. Наконец прошептал:
– Все хорошо. – Фрейзер не пошевелился, и он добавил: – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил мистер Манди.
Дункан закрыл глаза. Чуть погодя снова возник и постепенно стих дребезжащий звон. Полоска под дверью опять была целой, кружок глазка темен. Дункан повернулся на другой бок и положил руки под щеку – точно мальчик из книжки с картинками, терпеливо ожидающий прихода сна.
2
– Хелен! – крикнул кто-то, перекрывая рычание машин на Марилебон-роуд. – Хелен! Эгей!
Хелен обернулась и увидела женщину в синей джинсовой куртке, комбинезоне, сильно испачканном на коленях, и пропыленном тюрбане . Женщина улыбалась и махала рукой.
– Хелен! – снова крикнула она и засмеялась.
– Джулия! – наконец ответила Хелен и перешла дорогу. – Я вас не узнала!
– Неудивительно. Наверное, я выгляжу трубочистом, да?
– Есть немного.
Джулия встала с обломка стены, где грелась на солнышке. В одной руке у нее был роман Глэдис Митчелл,28 в другой – сигарета; напоследок торопливо затянувшись, она отбросила окурок. О нагрудник комбинезона отерла руку, чтобы поздороваться с Хелен. Но, взглянув на ладонь, покачала головой.
– Грязь въелась. Ничего?
– Конечно ничего.
Они пожали руки.
– Куда направляетесь? – спросила Джулия.
– Возвращаюсь на работу, – чуть смущенно ответила Хелен. Что-то в Джулии – манеры, ясный аристократический голос – заставляло стесняться. – Ходила перекусить. Я работаю вон там, в муниципалитете.
– Да? – Джулия посмотрела вдоль улицы. – Наверное, проходили рядом и не замечали друг друга. Мы с отцом отрабатываем все здешние улицы. На Брайанстон-Сквер у нас что-то вроде штаба. Торчим здесь уже неделю. Отец пошел переговорить с караульным, и у меня появилось оправдание, чтобы немного побездельничать.
Хелен знала, что отец Джулии архитектор. Он проводил экспертизу пострадавших от налетов зданий, и Джулия ему помогала. Почему-то казалось, что они работают где-то далеко – в Ист-Энде или где-нибудь вроде этого.
– На Брайанстон-Сквер? – переспросила Хелен. – Вот забавно! Я все время через нее хожу.
– В самом деле?
Секунду они смотрели друг на друга, хмурясь и улыбаясь.
– Как вы вообще? – оживила беседу Джулия.
Хелен пожала плечами, опять застеснявшись:
– Ничего. Немного устала, конечно, как все. А что у вас? Пишете?
– Да, помаленьку.
– Успеваете между бомбежками?
– Точно, между налетами. Вроде помогает отвлечься. И вот читаю... – она показала книгу, – чтобы знать конкуренцию. Как Кей?
Джулия спросила непринужденно, но Хелен почувствовала, что краснеет.
– Нормально, – кивнула она.
– По-прежнему на станции? На Долфин-Сквер?
– Да, все там же.
– С Микки и Бинки? Вот уж парочка, правда?
Хелен согласно рассмеялась... Джулия книгой прикрылась от яркого солнца, но смотрела на Хелен так, будто что-то обдумывала.