Ночной дозор

– Наверное, черный. Нет! Давай тот, в сине-золотую полоску. Он похож на университетский.

– Да какая разница?

– Может, будут фотографировать. Тот галстук эффектней.

– Ладно, – неохотно согласился Дункан.

Вообще-то, именно этот галстук был ему дорог почти так же, как авторучка, и славную вещицу не хотелось никому давать. Почему непременно этот галстук, когда сгодился бы и простой? Бог с ним, сейчас спорить не будем. Через гостиную и прихожую Дункан тихо прошел в спальню и взял галстук. Отец по-прежнему храпел; на обратном пути Дункан секунду постоял в темноте, сдерживая желание дать отцу пинка и заорать, завопить ему в лицо: «Старый дурак, будь ты проклят! Я собираюсь убить себя! Вот сейчас войду в кухню – и ау! Ну же, проснись!»

Отец храпел. Дункан тихо вернулся к Алеку.

– Теперь папаша изображает чертов «харрикейн»,⁶⁴ – сказал он, прикрывая кухонную дверь.

Алек не ответил. Пояс от халата валялся на полу. Вполоборота стоя у раковины, Алек что-то держал в руках.

– Глянь-ка, – произнес он тихим странным голосом.

В его руке была старомодная отцова бритва. Он завороженно смотрел на открытое лезвие, потом будто с усилием оторвал от него взгляд и посмотрел на Дункана.

– Вот чем я воспользуюсь, – сказал Алек. – Вот что я сделаю. Ты можешь вешаться, если хочешь. Но я воспользуюсь этим. Это лучше веревки. Так быстрее и чище. Я перережу себе горло.

– Горло? – эхом откликнулся Дункан.

Он посмотрел на тонкую белую шею Алека – жилы и кадык вовсе не выглядели чем-то мягким, что легко рассечь...

– Наверное, острая? – Алек потрогал лезвие и, отдернув руку, сунул в рот палец. – Ух ты! – Он засмеялся. – Надо же, до чего острая! Если быстро, будет совсем не больно.

– Уверен?

– Конечно уверен. Это как скотину режут. Вот прямо сейчас и сделаю. Ты второй. Не против? Боюсь, маленько напачкается. Лучше не особо смотреть. Было бы у нас две штуки! Тогда можно бы вместе... Слушай, будь другом, пришпиль на стенку. – Бритвой он показал на письмо. – Куда-нибудь на видное место.

Беспокойно косясь на бритву, Дункан взял письмо и кнопку.

– Только ты ничего не делай, пока я стою спиной, ладно? – Отвернуться было страшно. Быстро оглядевшись, Дункан прикрепил записку на дверцу буфета. – Так нормально?

– Да, хорошо, – кивнул Алек.

Он чуть задыхался. Раскрытую бритву он по-прежнему держал так, словно любовался ее безумной красотой, но затем крепче обхватил рукоятку двумя руками и поднес клинок к горлу под изгиб правой скулы, где под кожей трепетал пульс.

Непроизвольно Дункан шагнул к другу.

– Ты прямо сейчас хочешь это сделать? – испуганно спросил он.

Веки Алека дрогнули.

– Через минуту.

– Как оно?

– Ничего.

– Страшно?

– Немножко. Ты-то как? Побелел как полотно. Гляди, в обморок не брякнись, когда твоя очередь дойдет.

Алек перехватил рукоятку. Прикрыл веки и замер... Потом, не открывая глаз, чуть изменившимся голосом спросил:

– О чем ты будешь скучать?

Дункан прикусил губу.

– Не знаю. Ни о чем. Нет! Буду скучать по Вив... А ты?

– Я – по книгам, музыке и искусству, по красивым зданиям, – ответил Алек, и Дункан пожалел, что назвал сестру, а не то же самое. – Но все это уже исчезло. Через год люди начнут забывать, что подобные вещи существовали.

Алек открыл глаза, сглотнул и снова перехватил бритву. Руки его взмокли – на черепаховой рукоятке были заметны влажные следы. Хотелось, чтобы он ничего не делал. Дункан снова чуть ли не взмолился, чтобы отец пришел и остановил затею, которая понеслась вскачь. Зачем тогда иметь отца, если он допускает подобное? Стараясь потянуть время и разговорить Алека, Дункан спросил:

– Как думаешь, что с нами будет после смерти?

Не опуская бритвы, Алек задумался, потом тихо ответил:

– Ничего. Погаснем, как свет. Ничего другого быть не может. Бога нет. Иначе он бы прекратил войну! Нет ни рая, ни ада – ничего такого. Ад здесь, на земле. А если что-нибудь там есть, мы будем вместе. – Алек вперил в Дункана пылающий взгляд воспаленных глаз и просто добавил: – Хуже нет, чем оказаться там одному, правда?

– Да, – кивнул Дункан. – Это было бы ужасно.

Алек глубоко вздохнул. Жилка на его шее забилась быстрее, почти допрыгивая до лезвия. Когда он заговорил, слова прозвучали так легко, что Дункан принял их за шутку и чуть не засмеялся.

– Пока, Дункан, – сказал Алек.

Потом крепче ухватил бритву, вскинул локти, словно замахиваясь битой, и полоснул по горлу.

*

– Вот сюда, сюда, – говорил караульный, пробираясь по развалинам.

Кей с Микки осторожно двигались следом.

Еще совсем недавно развалины были стандартным четырехэтажным домом в районе Пимлико. В почти непроглядной тьме казалось, что дом аккуратно выдернули из ряда его близнецов. Взрывом женщину убило наповал; тело уже увезла другая машина. Девушке же защемило ноги; спасатели собирались установить лебедку, чтобы поднять пригвоздившие ее балки. Но сначала надо было вызволить женщину и мальчика, которых, видимо, завалило в подвале.

– Послали за прожекторами, – рассказывал караульный, – но ребята уже с полчаса копают. Один умудрился шибко изрезаться.

– Сколько им добираться до подвала? – спросила Кей.

– Час провозятся. А то и два.