Ночники

   Стёкла, затянутые паутиной, залепленные рыжей листвой, делали из единственного на много километров вокруг сотворённого человеческими руками жилья укромное место -- вроде того, что есть внутри каждого из нас и куда мы сбегаем, когда вокруг становится слишком холодно и неуютно.

   Вот только мы редко привечаем (даже в том случае, когда не вешаем замок) в своём убежище постороннего.

   Здесь была женщина. Подняв глаза, она прошептала:

   -- Здравствуйте.

   Вячеслав остановился на пороге, будто школьник, опоздавший на урок. Незнакомка восседала на стуле, подогнув под него ноги, в самой тёмной части дома, там, куда не доползали даже тусклые пятна света. Она будто светилась изнутри: белое лицо, яркие, с рыжиной, коричневые волосы, вокруг которых, словно планеты вокруг солнца, летали пылинки. Крупные губы, выглядящие как сложнейшее в мире оригами, лицо преждевременно постаревшего ребёнка.

   "Ей лет сорок, -- решил Вячеслав. -- А если убрать эти морщины возле глаз и под нижней губой, то, может, около двадцати или даже меньше..."

   В глазах испуг, будто женщина сама не слишком понимала, как здесь оказалась.

   Гостья позаимствовала один из двух имеющихся в комнате стульев - деревянных, с высокой резной спинкой и искривлёнными ножками; они будто воссоздавали вокруг себя атмосферу дома-музея одного из великих писателей, - пододвинула его к книжному шкафу и теперь изучала его содержимое, пальцем вытирая пыль с корочек и сортируя книги по стопкам согласно одной ей ведомой классификации.

   Увидев Вячеслава, она оставила своё занятие.

   -- Там есть керосиновая лампа... -- сказал он. -- А керосин -- вон там, за печкой, если, конечно, в прошлом году я хорошо завинтил пробку и он весь не выпарился... Я вас не испугал? Не ожидал увидеть здесь гостей.

   -- Простите. Я проникла в ваш дом, -- незнакомка огляделась и несколько раз кивнула сама себе, будто успела позабыть, где находится. -- Просто здесь было открыто, и я...

   Вячеслав замахал руками:

   -- Что вы! Всё в порядке. Для того здесь и не висят замки. Знаете, просто удивительно, что сюда кто-то заглянул... за десять лет здесь был только местный егерь, да и то,хлетний малышкотовубы, ипрочитав этот рассказ.в. зимой. Он оставляет мне записки на столе, приличного качества самогон, ещё иногда вяленого мяса. Отличный мужик. Правда, я его ни разу не видел. Он всё обещал заглянуть летом -- когда я здесь бываю -- мол, выпьем, и все дела... но не сдержал обещания. А может, заглядывал, да меня не застал. Никогда нельзя сказать заранее, когда работа позволит приехать. Кроме того, этот дом, строго говоря, мне не принадлежит. Им владели мои дальние родственники. С тех пор, как они умерли, я остался единственным, кто имеет хоть какую-то возможность сюда выбираться.

   На губах женщины появился намёк на улыбку.

   - Вы так много разговариваете. На самом деле это я должна оправдываться. Проходите. Будьте дома... а я, пожалуй, буду как дома. Простите, что не затопила печь и не приготовила обед. Не думала, что кто-нибудь придёт.

   Она бросила взгляд в окно, будто желая удостовериться, что ноябрь никуда не делся.

   "Конечно, она меня ждала!" -- вдруг понял Вячеслав. Он не из тех людей, что чувствуют ложь за триверсты, но сейчас -- впервые в жизни! -- что-то за рёбрами шевельнулось и шепнуло: "Неправда. Всё, что она сказала, -- неправда".

   От этого открытия ему стало неуютно. Вячеслав, поддевая носами пятки, неловко скинул ботинки.

   -- Меня зовут Мариной, -- сказала женщина, вернувшись к книжным полкам. Будь она кошкой -- могла бы забраться между ними и уснуть, прижимаясь спиной к корешкам.

   -- Далековато же вы забрались от моря.

   -- Думаете? А как же Баренцево? А Норвежское? Не больше сотни километров. Для чайки, например, преодолеть это расстояние -- раз плюнуть.

   Белоснежностью кожи и изящностью движений она и впрямь напоминала чайку. Вячеслав выпятил нижнюю губу.

   -- Разве в таких местах есть жизнь? Я всё время думал, что Марины предпочитают тёплые местечки на побережье под лазурным солнцем.

   Женщина прикрыла глаза:

   -- Только представьте: огромные глыбы льда, рассекающие свинцовые волны. Мокрые скалы, удар каждой волны по которым -- что удар молота по наковальне. Жизнь таким местам не больно-то нужна. Она там есть, но они прекрасно могут без неё обходиться. Они, так скажем, её не поощряют. А что до вас? Обрадуете каким-нибудь глубокомысленным именем, связанным с

   тайгой?

   Вячеслав представился. Он был занят делами -- пересёк дом и выудил из-за печи канистру с горючей жидкостью. Заправил лампу и переставил её ближе к гостье -- за закопчёнными стёклами уже плясал крошечный огонёк. Поворошил в камине угольную пыль: кажется, с прошлого года здесь никто не ночевал. Проверил дымоход.

   -- Не знаю, какие таёжные мотивы вы можете здесь откопать. Я, наверное, так же не похож на своё имя, как и вы. -- Вячеслав подумал и прибавил: -- Без обид.

   -- Напротив. Борода делает вас настоящим сибиряком. И имя только это подчёркивает.

   Вячеслав подумал о своём больном сердце, о ревматизме, приступы которого сопровождали начало первых декабрьских заморозков, и проблемах с простатой.