Ночная воровка

— Срочно? — Алексей почему-то ухватился за последнее слово.

— Да. Через три, нет, уже через два с половиной дня он должен лежать в витрине, на зеленом бархате.

Алексей присвистнул.

— Хорошенькое дело! А что случилось?

— Его украли.

— Гатальски знает?

— Нет. Я не могу ему сказать.

— Почему? Он быстро бы связался с кем надо.

— Я не могу ему сказать. Ты понимаешь?

— Не совсем, но верю, если ты так считаешь.

Сказать Найку! Который доверился ей во всех смыслах! Который… Нет, она должна сама выпутаться.

Алексей молчал.

— Я ничего не могу сказать, Надя…

— Я имею в виду, конечно, копию арбалета. Не оригинал. Там лежала копия, но очень хорошая.

— Бывают копии, которые по цене мало уступают оригиналу. Не тебе объяснять, Надя.

— Она как раз и была такая. Я думаю, это европейская работа очень высокого класса. Может быть, итальянская. Я знаю некоторых мастеров по иллюстрациям в книгах. Скорее всего, она была сделана в прошлом веке. Или еще раньше. Понимаешь, и сам металл, и инкрустация… — Она махнула рукой, не желая продолжать. — Да о чем я говорю, ты и сам все знаешь.

— Ты мне льстишь, Тавранчук. — Он усмехнулся. — Думаешь, я могу повторить такую копию, какая была в коллекции у Гатальски? Да еще за три дня?

— Я дам тебе все описания, до мелочей, до мельчайшего скола на дереве.

Алексей быстро соображал.

— Я расплачусь с тобой сполна. Потому что за экспозицию Федорина мне обещала хорошие деньги. — Значит, снова никакой Италии, с тоскливой горечью отметила про себя Надя. Неуловимая страна!

— О цене договоримся. Ты мне обеспечила прекрасные заказы, Надя. А это кое-чего стоит.

— Алексей, я тебя умоляю.

— Хорошо, у меня есть одна мысль. Кстати, не заваришь мне чашку чая?

Теперь глаза Нади заблестели от слез. Напряжение, которое готово было разорвать ее на части, понемногу отпускало, она переложила тревоги на чужие плечи, и теперь ей ничего не оставалось, как дать волю слезам. Надя включила чайник, поставила на стол чашки, слеза упала прямо на блюдце, и она, как ей показалось, незаметно смахнула ее пальцем.

— Надь, но я люблю с сахаром или с вареньем, как ты помнишь, не с солью, — подал голос Алексей.

Она засмеялась.

— Я помню, я все помню, но ничего не могу поделать. Алексей, я так его люблю.

— Ты имеешь в виду чай? Что за сорт? Высокогорный? Крупнолистовой? Дарджалинский?

— Глупый ты мужик, Дронов. Я люблю Найка Гатальски. А он — меня. Теперь ты понял? Ты понял, почему я не могу поднять тревогу из-за арбалета? Тот, кто украл его, зачем-то хочет, чтобы возник шум. Я долго думала, я перебрала в голове все варианты и сделала вывод: если бы хотели украсть вещь из-за ее цены, то там нашлось бы кое-что более ценное. — Она пожала плечами. — Может быть, конечно, кто-то эту копию украл под заказ. Но о содержании коллекции пока не знает никто. Только я.

Алексей присвистнул.

— Вот это да!

После чая, который они выпили в полном молчании, Алексей сказал ей:

— Надя, но без твоей помощи мне не обойтись. У меня есть одна заготовка, которую и впрямь, если постараться, я могу довести за это время…

— Я согласна работать ночами.

— Что ж, тогда я готов, — сказал Алексей. — Завтра приеду.

4

Могла Надя заснуть в эту ночь? Она даже не пыталась. Лежала с открытыми глазами, потом на секунду веки смежались, возникали знакомые лица, в мозгу роились обрывки фраз, видений. Но чаще всего появлялись лица двух мужчин — Стасика и Найка.

Их любовь со Стасиком начиналась так романтично, и было это десять лет назад, на бабушкиной даче.

— Тебе очень идет этот язык, — услышала Надя внезапно раздавшийся мужской голос, и ее итальянская песня оборвалась на полувздохе.

Надя вздрогнула от голоса, донесшегося из-за дачного забора, и оглянулась. Над планками штакетника, покрашенного в цвет спелой рябины, возник поясной портрет молодого мужчины, если он и был меньше двух метров ростом, то на самую малость. Надя смутилась, но любопытство одолело, и она сделала вид, будто ее ничуть не тронуло неожиданное замечание. Девушка продолжала качаться на качелях, висевших между двумя старыми яблонями. Ветки деревьев были толстые и могучие, отягощенные яблоками — осеннее полосатое еще не дозрело, — она раскачалась так сильно, что яблоки посыпались от столь страстного порыва.

Надя чертыхнулась и затормозила. Ничего хорошего, если весь урожай раньше времени окажется на земле. Сердце билось неровно, его как-то странно подмывало, словно от предчувствия: точно так же, как внезапно и неожиданно нарушена предосенняя тишина ее дачи, будет нарушено — или уже нарушено? — привычное течение ее жизни. Она приехала сюда отдохнуть после летней практики, безмятежно пожить среди тишины перед последним курсом. Да откуда он взялся, этот парень? Когда она приехала, у соседей висел здоровенный замок на калитке.

— Привет, Надя, — сказал он. — Ты меня не помнишь? Впрочем, можно допустить и такое. Ты была самая настоящая малявка, когда я вырос и стал вполне привлекательным юношей. — Он улыбнулся, зубы сахарно белели на загорелом лице. — Вообще-то, летом на дачах дети от пяти до восемнадцати одну компанию водят, но я не из их числа.