Ночная диверсия

Но Нина уловила в его голосе неуверенность. Чувствовалось, что сейчас, напрягая память, он перебирает тысячи лиц, чтобы понять — кто она?

Нина освободила руку и рассмеялась. Рассмотрев его лицо вблизи, она окончательно убедилась, что не ошиблась.

— Извините, пожалуйста, но я так рада, что встретила вас. Может быть, вы знаете, где сейчас Ольга Рубан?

— Вы Нина? Здравствуйте, очень рад. Да, помню, Ольга мне говорила о вас. Вот мы с вами и познакомились через столько лет. Меня зовут Отто.

— Очень приятно, — подала руку Нина.

Они прошли в глубину аллеи и сели на отдельную скамейку. Взволнованные встречей, сидели молча, уносясь мысленно в далекое, грозное время войны, восстанавливая в памяти день за днем, час за часом.

Человеческому уму дан великий дар — забывать. Но где-то в тесных кладовых нашего мозга откладывается все. И, когда надо, память услужливо помогает восстановить картины прошлого…

Глава первая

Август 1939 года выдался на редкость знойным. Нестерпимо жгло солнце, раскаляя за день стены зданий и асфальт мостовых, которые не успевали остывать в течение ночи. Только к утру наступали короткие часы прохлады. Отто Штрекке шел по улицам Москвы, наслаждаясь свежестью раннего утра.

Трудовая Москва спешила начать свой новый рабочий день. Отто с улыбкой смотрел на торопливый людской поток, стараясь держаться поближе к стенам домов, чтобы не мешать спешившим прохожим.

После девяти на улицах стало просторно. Отто встал в очередь у газетного киоска за двумя о чем-то шептавшимися девушками. Те подозрительно взглянули на него — не прислушивается ли? — и зашептались еще тише. Очередь двигалась быстро. Взяв газету, Отто нетерпеливо отошел на несколько шагов от киоска и развернул ее. Так и есть! С полосы на него смотрела самодовольная, холеная физиономия Риббентропа. Приподнятое, праздничное настроение быстро таяло. Резко смяв газету, он направился к расположенному поблизости скверику. Хотелось остаться одному, подумать.

Отто недавно исполнилось двадцать два. Высокий, прекрасно сложенный, в светлом костюме, он выглядел привлекательно. Волна мягких белокурых волос отброшена назад и открывает высокий чистый лоб. У него четкие, определенные, может быть, чуть резкие черты лица, ярко-голубые глаза.

Отто нравился женщинам и, со свойственным молодости легким тщеславием немного гордился этим.

Сейчас он шел, не замечая приветливых, любопытных взглядов девушек.

Настойчиво сверлила мозг одна и та же мысль: зачем русские пошли на подписание пакта о ненападении? Неужели кто-нибудь всерьез верит заверениям Гитлера? Ведь Отто еще недавно, в университете, слышал его воинственную, полную звериной злобы и ненависти речь, в которой Гитлер не скрывал своего стремления начать крестовый поход против «коммунистической России».

По улицам Берлина, Мюнхена, Дрездена, Франкфурта под нескончаемый гром барабанов, под завывания фанфар маршировали солдаты. Военная машина, запущенная на полную мощность, неудержимо продвигалась к восточным границам. Казалось, не сегодня-завтра Гитлер бросится на Советский Союз. И вдруг пакт о ненападении.

Отто сидел, нервно сжимая газету. А рядом шли москвичи, веселые, жизнерадостные. Он всматривался в их лица, стараясь найти тревогу, обеспокоенность, но не находил. Москва жила своей многообразной и привычной жизнью.

В этот вечер в трех комнатах жилого дома немецкого посольства в Москве свет горел долго. Поужинав, отец и сын Штрекке сидели за чашкой кофе. Говорили о пакте. Оба были встревожены.

— Что же будет, отец? Ведь Гитлер готов вцепиться в горло Советскому Союзу. Кто нам поможет избавиться от бесноватого? Американцы? Англичане?

Фридрих Штрекке встал, и обойдя комнату, остановился за спиной сына.

Вот что, Отто. Ты не должен уподобляться кисейной барышне. Возьми себя в руки. Не к лицу так распускаться. Запомни раз и навсегда, что только русские товарищи помогут нам избавиться от нацизма. И ты должен сделать все, чтобы помогать им. Это твой долг. Это наш долг. Долг честных немцев, которым не по пути с коричневой чумой.

Несколько минут сидели молча. Потом Отто, как бы очнувшись от раздумья, с волнением проговорил:

— Я боюсь за тебя, отец. Ты знаешь, вчера с торговой делегацией сюда прибыл фон Говивиан. Ноя-то знаю, какой он «коммерсант». На завтра он пригласил меня к себе. Он считает, что я человек новой формации, в духе идеалов нацизма. Я ему нужен. Как поступать, мне ясно. Но что будет с тобой?

— Все будет хорошо. Как ты думаешь вести себя с этим бароном? Как его, фон Говивиан? Фамилия странная, что он, не немец?

— Да нет, он немец, да и барон настоящий. В разведке недавно, но, говорят, дьявольски способен,-быстро пойдет вверх. Буду вести себя так, как мы и договорились. Сейчас грудью на штыки не пойдешь. Бесполезно. Нужно бороться с ними другими методами. Я уже подал заявление с просьбой принять меня в национал-социалистическую партию. Я знаю, отец, что иду на трудное и опасное дело. Коммунисты должны иметь сочувствующих людей среди нацистов. Так нужно.

Видя, как встревожился отец, Отто попытался пошутить.