Ночь всех мертвецов

– Расскажи. – Их отношения были на той стадии, когда они выискивали в снах друг друга отблески своей любви.

– Мне приснилось, что наш мир погиб, – сказал Соломон Гурски. – Он погиб в лучах света, вроде тех, что исходят от кинопроектора. Эти лучи несли в себе образ мира и всех его составных частей. И мир был создан вновь, точно так же, как и раньше.

Стоило ему произнести эти слова, как они стали истиной. Теперь та жизнь была сном. А эта жизнь, это тело, эти воспоминания превратились в нечто осязаемое, надежное.

– Вроде машины Типлера, – отозвалась Элена. – Это его идея, что энергию, высвобожденную Большим Всхлипом, можно использовать для создания голографической копии всей Вселенной. Наверное, когда нанотехнология достаточно разовьется, можно будет выстроить Вселенную заново, точную копию, атом к атому.

У Сола засосало под ложечкой. Не может быть, чтобы она знала. Нет, она не должна узнать.

– Что толку еще раз сооружать то же самое?

– Угу. – Элена прижалась щекой к коленке. – Вопрос в другом – это наш первый приход в мир или мы уже много раз побывали здесь и каждый раз что-то было чуть-чуть по-другому? Это первая Вселенная – или нам это только кажется?

Сол Гурски поглядел на угли, а потом на звезды.

– Индейское племя «проколотых носов» верит, что мир погиб на третий день существования, а мы живем в сновидениях его второй ночи.

Воспоминания, гаснущие, точно летние метеоры высоко над его головой, сказали Солу, что он уже однажды произнес эти слова, в их будущем, после своей первой смерти. Теперь он произнес их в надежде, что это будущее не состоится. Каждое различие, каждая крохотная деталь отпихивали эту Вселенную от той, в которой ему суждено потерять Элену.

Полосатый кусочек тектопластика в форме буквы «V», кувыркаясь, вечно падал в сторону Девы.

Моргнув, он прогнал призрак, и тот поблек, как и все остальные. Они исчезали быстрее, чем он предполагал. Придется принять меры прямо сейчас, пока не растаяло самое главное воспоминание. Он выполз из спального мешка, подошел к лежащему на земле усталому велосипеду. Сняв с него фонарь, осмотрел зубчатки передачи.

– Что ты делаешь? – спросила Элена от костра. Их роман был совсем юн, но Сол помнил эту ее интонацию, нежно-вопросительную, по другой жизни.

– Смотрю на передачу. Что-то мне сегодня в ней не понравилось. Такое ощущение, будто что-то расшаталось.

– Ты раньше не говорил.

«Нет, – подумал Сол. – Я не знал. Еще не знал». Зубчатка переключателя ухмыльнулась ему в луче фонарика.

– Мы их здорово заездили. Я читал в одном веложурнале, что от этого бывает усталость металла. Колесико разламывается – и привет!

– На новеньких велосипедах за две тысячи баксов?

– На новеньких велосипедах за две тысячи баксов.

– И как ты собираешься это уладить в час ночи посреди пустыни Сонора?

Опять эта интонация «дуй-дуй отсюда». Еще секундочку, Элена. Еще одна мелочь, и все будет в порядке.

– Ну, что-то в ней чувствовалось не то. Я не хочу лезть в горы, пока не проверю ее в мастерской. Если там наверху передача полетит?

– И что же ты предлагаешь, перестраховщик ты мой?

– Мне не хотелось бы завтра подниматься на гору.

– Ну хорошо. Ладно. Идет.

– Может, двинем на запад, к побережью. Сейчас сезон китов. Я всегда мечтал их увидеть. И рыбные блюда там очень вкусные. И есть одна кантина, где готовят пятьдесят разных кушаний из игуаны.

– Киты… Игуаны. Отлично. Все, что пожелаешь. А теперь, раз уж ты совсем проснулся, шевели задницей, Сол Гурски! Дуй сюда, мигом!

Она встала, и Сол увидел и почуял, что именно она скрывала, сидя в такой позе. На ней не было ничего, кроме обрезанной над пупком майки с буковками МТБ. Спасена, подумал он, схватил ее в охапку и со смехом и визгом повалил на надувной матрас. Не успев додумать мысль о спасении, он забыл ее, забыл всех Элен, которых теперь не будет: заговорщицу, остриженную под ноль партизанку, четверорукую космическую ангелицу. Забыл напрочь. Звезды описывали предписанные им дуги. Мотыльки и летучие мыши кактусовых зарослей парили в сладком темном воздухе, и в глазах зверей, которые охотились на эту порхающую мелочь, сверкали отблески костра.

На рассвете, когда цветы кактуса закрылись, Сол и Элена все еще смеялись и потирали бока, а также прочие утомленные части тела. Они съели завтрак и свернули свои скромные пожитки. Выбравшись из-за отрога горы, солнце застало их уже в седле. В пути. Они поехали по западному шоссе, оставив в стороне горы и спрятанный за ними поселок Реденсьон с его грузом воскрешенного горя. Они ехали по длинному шоссе, ведущему к самому; океану. Было солнечное бесконечно-безоблачное утро понедельника.