Ночь в Кэмп Дэвиде

— Да, он самый. Этот Дэвидж был давнишним приятелем Джо, и Джо попросил президента сделать ему личное одолжение и предоставить Дэвиджу этот пост. Марк дал понять, что такая идея ему по душе и что он подумает. И вот в тот день он вдруг без всяких своих обычных любезностей заявляет мне, что о Дэвидже не может быть и речи, что Дэвидж пытается его погубить, что ему только и надо как проникнуть в министерство, чтобы оттуда удобнее было шпионить за ним, за президентом.

— Это Дэвидж-то?

— Вот именно. Он накинулся на этого Дэвиджа так, что остановить его было невозможно. Его как будто прорвало. Это надо было слышать, — прямо извержение действующего вулкана. Он обвинял Дэвиджа в произнесении какой-то предательской речи об управлении страной, и будто бы эта речь явилась саморазоблачением этого злонамеренного человека, да, примерно так он и сказал, и будто бы Дэвидж хотел выжить его с поста президента. Ну а когда неделю спустя Джо возвратился из своей поездки, он рассказал, что президент позвонил и объявил, что Дэвидж ему решительно не подходит. И вот тогда и предложили, чтобы сенат рассмотрел кандидатуру Лавалье, и вы выбрали его. Но эта вспышка по поводу речи Дэвиджа заинтриговала меня. Я позвонила в Чикаго, связалась с секретаршей Дэвиджа и попросила её прислать мне все его выступления примерно за год. Прочитала их все очень внимательно, ни строчки не пропустила, и нашла в них одну-единственную фразу, которая содержала критику на администрацию. Да и критика-то была весьма слабая, какая-то фразочка, которую сразу и не заметишь. Он сказал всего-навсего, что правительству Холленбаха следует пересмотреть политику в отношении механики увеличения акционерных прибылей. Всего-то, дай бог памяти, слов, наверное, пятнадцать.

— А Доновану ты об этом сказала?

— Нет. Я никогда не пересказываю того, что мне говорят, разве только меня не начнёт уговаривать какой-нибудь красавец с густыми чёрными волосами и прелестным подбородком! Но вот что мне тогда показалось странным. Уж больно эта вспышка была непохожа на Холленбаха. Он тогда, наверное, просто переработался. А может, этот Дэвидж сыграл с ним когда-то грязную шутку и мы ничего не знаем? Но как бы там ни было, ясно одно: при всех разглагольствованиях о самосовершенствовании нашему президенту не чуждо всё человеческое! И, если хочешь знать, он мне теперь даже больше стал нравиться, когда я узнала, что он, как и все мы, тоже может иногда сорваться. Тебе этого не кажется?

Она откинула занавески и выглянула в окно. Там, в крохотном, размером с носовой платок, дворике виднелся квадрат грязного снега. Уже вечерело, и Джим видел, как стекают капли дождя с веток сикаморы. Как и в большинстве резиденций Джорджтауна, заборы тут скрывали за собой по нескольку квадратных футов частных владений и, словно тюремные стены, огораживали крошечные дворики. Джим вдруг почувствовал, что всё это нестерпимо давит на него. Рита опустила занавески.

— Мерзкий вечер, — сказала она. — Не знаю, как ты, а я страшно рада, что сегодня мне никуда не придётся идти.

Джим неловко потянулся. Ему не терпелось поскорее уехать, снова вернуться к знакомой обстановке своего дома в Маклине, снова почувствовать себя простым сенатором от штата Айова. Од подумал о Марте и о Чинки и снова испытал угрызение совести.

— Мне пора, Рита! — Он поднялся и взглянул на часы.

— Уже десять минут десятого. Завтра в десять у нас будет заседание комитета, и мне надо ещё просмотреть кипу докладов.

Она понимающе улыбнулась, и от этого он почувствовал себя ещё более неловко.

— Ладно, Джим, — сказала она. — Я всё понимаю.

Конечно, она всё понимает, думал он. Ей хорошо знакомы в нём эта виноватая напряжённость и лихорадочное нетерпение, и то, как он старается не думать о ней, даже когда смотрит, как тяжело поднимается и опускается её грудь. Он шагнул вперёд, крепко обнял её и поцеловал в губы. Тело её сразу сделалось безвольным, и груди прижались к его груди как две тёплые подушки. Но мускулы его рук продолжали оставаться напряжёнными, и знакомого ослабления не последовало. Когда он отпустил её, она потянулась к заднему карману его брюк, достала носовой платок и старательно стёрла с его губ следы помады.

— Ну вот, теперь наш честолюбивый сенатор снова безупречен и чист!

Уже в дверях она взяла его за руки и тихо сказала:

— Послушай, Джим, я знаю, что за вредное насекомое кусает тебя теперь. Ты сейчас твердишь себе, что наши отношения пора кончать. Но если Марк обойдёт тебя, то ты всё-таки помни, что номер моего телефона 9-88-77. Сел на горку — и катись вниз! Запомнишь?

— Да я, в общем-то, не уверен, что между нами всё кончено, дорогая, — бодро сказал он.

— Ты знаешь, что кончено… — Голос её прервался. — Только давай без сожалений! Ведь так лучше, Джим?

— Да, Рита, так будет лучше.

Он открыл дверь и вышел на боковое крыльцо, служившее отдельным входом в её квартиру на первом этаже.