И она пересказала историю своего разговора с президентом Холленбахом. Но так как говорила она сухим и бесцветным тоном, то в рассказе её ничего, конечно, не сохранилось от того волнения, с каким она сама пересказывала этот разговор Джиму.
— Скажите, Рита, ведь вы рассказали мне об этой истории в связи с тем, что я ещё раньше обмолвился, что президент весьма странно со мною разговаривал? Вы ещё ответили тогда на это, что все люди временами ведут себя странно, и когда я спросил вас, что вы имеете в виду, вы рассказали мне о своём разговоре с президентом!
— Да, это правда.
— А что вы тогда мне сказали в конце нашего разговора, помните?
Она нахмурилась:
— Мне кажется, я тогда сказала, что… что президенту, значит, не чужды человеческие слабости и что даже такой человек, как Марк Холленбах, который всё время проповедует совершенство, не является идеальным примером. В общем, что-то в этом роде.
— Где происходил этот разговор с сенатором Маквей-гом? — быстро вмешался сенатор Одлум.
Рита опустила глаза:
— В моей квартире в Джорджтауне.
— Когда же это было?
— В одно из воскресений, примерно недели три тому назад.
Одлум подался вперёд. Морщины на его лицо стали ещё более заметны:
— Скажите, миссис Красицкая, а каким образом оказался сенатор Маквейг в вашей квартире?
Судья Каваног, словно почуяв подвох, прервал этот допрос:
— Разве это так уж необходимо, Фред? Какая, собственно, разница, почему Джим там очутился?
Злые глазки Одлума перебежали с Риты на Джима. Он теперь целиком вошёл в привычную роль председателя комиссии.
— Очень большая, джентльмены. Все мы читали вчера статью Казенса и Кинга. Допустим на минуту, что по какой — то неизвестной нам причине наш коллега, почтенный младший сенатор от штата Айова, водит нас за нос! Согласитесь, что если между сенатором Маквейгом и миссис Красицкой существует, как бы это сказать, э… взаимопонимание, тогда это придаёт показаниям обоих определённую окраску.
— Это не показания под присягой, Фред, — вскинулся Маквейг. — Боже мой, да я просто пытаюсь доказать вам то, в чём сам убеждён, а не стараюсь втереть вам очки!
— Всё это, конечно, прекрасно, но только раз уж нас всех зазвали сюда среди ночи, то я лично хотел бы докопаться до сути!
Рита взглянула на Джима. Он увидел в её глазах такую боль, что опять ощутил болезненную пустоту в желудке.
— Не волнуйтесь, джентльмены! — голос Риты прозвучал тихо и неожиданно спокойно. — Не знаю, зачем вам всё это, но если уж вам так важно знать, то извольте — мы с Джимом были близкими друзьями.
Она распрямила плечи и вызывающе посмотрела на Од-лума. Своими чёрными сверкающими глазами и напряжённой позой она напомнила Джиму дикое и красивое животное, затравленное и загнанное в угол. Боже, а что если он неправ? Сколько людей принесено в жертву подозрениям одного человека!
— Вы хотите сказать, что вы были интимными друзьями? — Одлум так плотоядно подчеркнул это слово, что и Риту и Джима передёрнуло.
— Ну, Фред, это уж, по-моему, совершенно излишне… — вмешался Каваног.
— И вообще с меня достаточно! — Рита сверкнула глазами на Одлума. — Выводить заключения — это уже ваше дело, сенатор! Тем более что вам, по-видимому, это доставляет наслаждение.
— Дорогая моя леди, я вас сюда не приглашал! Я и сам-то явился сюда не по собственной воле.
Рита торопливо закурила новую сигарету, руки её тряслись. Она посмотрела на Маквейга, в её взгляде он прочитал отчаянную мольбу, и ему захотелось схватить её за руку и выбежать вместе с нею.
— Послушайте, Рита, — нарушил молчание Никольсон, — мне очень неприятно продолжать этот разговор, но у меня к вам есть один важный вопрос! Вы совершенно уверены, что получили все речи Дэвиджа? Разве не может быть, что секретарша прислала вам не все его выступления и что Дэвидж, возможно, и произнёс какую-нибудь речь с выпадами против президента Холленбаха и его администрации?
Рита растерянно нахмурилась и кивнула:
— Это возможно. Я прочла только те его речи, которые мне прислали.
— Мистер Никольсон, — вмешался Каваног, — если бы Дэвидж действительно произнёс такую речь, то, учитывая его влияние и занимаемое им положение, отчёт об этой речи непременно появился бы во всех газетах!
— Ну, вот, Рита, это, пожалуй, всё. — сказал О’Мэлли. — Спасибо, что согласились сюда приехать. Своими показаниями вы оказали нам существенную помощь.
Маквейг молча отвёл её в комнату для гостей. Только теперь он заметил, что глаза её мокры от слёз. Он хотел обнять её за плечи, утешить, но она гневно сбросила его руку:
— Ради бога, Джим, что ты со мною делаешь? Сначала ФБР, а теперь ещё и это. Мне начинает казаться, что в тебе уже не осталось ничего человеческого.
Она отвернулась, и мгновение спустя он вышел из комнаты. Действительно, что он с нею сделал? Сердце Джима готово было разорваться от жалости, стыда и смутного желания, и когда он вошёл в гостиную, он чувствовал себя совершенно разбитым.